Песня Кахунши

– Давно простил. Сейчас нам пора заняться делом. Когда-нибудь тебя будут бояться и уважать не меньше, чем меня. Я знаю, у тебя большое будущее. Ты смелый парень, и сердце у тебя на месте. Ничего, даже мне в первый раз было не по себе. Это пройдет, и ты станешь свободным. Убиваешь, жрешь в свое удовольствие, трахаешь девчонку в свое удовольствие и ложишься спать с легкой душой.

– Но, Ананд-бхаи…

– Это твой долг. Что будет с Гудди, если ты его не исполнишь? Ты ведь не хочешь, чтобы с ней что-нибудь случилось?

В узком проулке Шаан-Гали тишина. Где-то играет музыка. Это радио, слышен треск помех. В окнах нет света. Перед домами стоят большие бочки, в них жильцы держат воду. Некоторые лачуги сколочены из струганых досок и бамбуковых шестов, полы хлипкие. Рядом несколько домов на фундаменте. Кое-где видны зеленые навесы, на веревках сушится белье.

Люди Ананда-бхаи идут быстрым шагом, в руках ножи, прутья и биты. Им наплевать, заметят их или нет. Ананд-бхаи держит Чамди за плечо. Мунна сердито смотрит на Чамди. Футболка у Чамди совсем вылезла из шорт, и он заправляет ее обратно.

Лунный свет отражается от жестяных крыш, от клинков ножей. Чамди хочется рвануться вперед, предупредить семью Ханифа о нападении. У него ведь быстрые ноги, а какой от них толк, если нельзя сделать доброе дело? Вот только Чамди не знает, где дом Ханифа, а если бы и знал, что тогда было бы с Гудди?

Улочка кончается тупиком. Люди Ананда-бхаи останавливаются у синей лачуги, стоящей на отшибе. Перед дверью цветочные горшки. В бутылке из-под воды «Бислери» вянет лиана. Дверь крепче, чем у соседей. И окно закрыто ставнями. У стены велосипед со спущенными шинами. Под навесом черное с желтым такси, на крыше блестит багажная решетка. Чамди очень надеется, что Ханиф проснется, посадит семью в машину и умчится подальше отсюда.

Ананд-бхаи поднимает руку. Все останавливаются.

Он идет к соседнему домику и легонько стучится. Дверь сразу открывается, человек в белом лунги выносит большую пластмассовую канистру. В ней что-то плещется, наверное бензин. Ананд-бхаи велит одному из своих людей ее забрать. Человек в лунги выносит вторую, потом протягивает Ананду-бхаи коричневую бутылку, заткнутую белой тряпкой, и бесшумно закрывает за собой дверь. Чамди не верит своим глазам. Разве можно губить своих же соседей?

– Двое за дом, – шепотом приказывает Ананд-бхаи, – дверей там нет, но есть окошко. Смотрите, чтобы никто не сбежал.

Две тени исчезают за домом.

Ананд-бхаи подзывает еще двоих:

– Облить бензином стены. Только аккуратно, а то весь квартал спалим.

Двое хватают по канистре, второпях проливая бензин себе на штаны и сандалии.

– Мунна, запирай! – командует Ананд-бхаи.

Мунна проскальзывает к двери, бесшумно задвигает наружную щеколду, продевает замок, но почему-то не защелкивает его. Наверное, чтобы не разбудить Ханифа.

– Знаешь, почему я выбрал этот дом? – обращается Ананд-бхаи к Чамди.

– Потому что здесь мусульмане живут, – лепечет Чамди.

– Это главная причина. Но из-за одной причины никогда не стоит возиться, запомни. Дело должно быть в радость. Так вот, здесь живет моя первая любовь. Фархана. Она любила меня, я любил ее. Но она мусульманка. Любила меня, а вышла за Ханифа. Сегодня я мщу человеку, который отнял ее у меня. Так что месть эта приятна вдвойне.

Глядя на бандитов, Чамди думает про миссис Садык – хоть она и не мать ему, но такой хороший человек! И про Пушпу. Она могла бы стать ему подругой, когда вырастет. Даже отец, который сбежал от Чамди, все равно гораздо лучше Ананда-бхаи.

Вдруг в одной из лачуг открывается дверь. Раздается старушечий голос:

– Кто это там?

– Скройся! – отвечает Ананд-бхаи.

Но старуха уже разглядела в темноте людей, поливающих бензином соседский дом, может, даже ножи разглядела, и принимается голосить что есть мочи.

– Замок! Замок заприте! – кричит Ананд-бхаи.

Его голос взрывает ночь. Пятеро бросаются к двери синей лачуги. Среди них – человек с железным прутом. Мунна защелкивает замок.

Шаан-Гали просыпается, но налетчиков это не смущает. Ананд-бхаи выхватывает фонарик, направляет луч на старуху, поднявшую тревогу, потом на жителей квартала, выбегающих на улицу. Полуодетые люди протирают заспанные глаза, силясь понять, что происходит.

Их останавливает окрик Ананда-бхаи:

– Убьем каждого, кто сунется!

Ханиф с семьей понимают, что заперты. Они отчаянно колотят в дверь. Люди Ананда-бхаи отгоняют соседей.

– Все по домам! – орет Ананд-бхаи.

– Какого черта, вы кто такие? – кричат из толпы.

Ананд-бхаи освещает фонариком собственное лицо. Луч, направленный снизу вверх, зажигает золотые искорки в его бороде, круги под глазами кажутся черными.

– Здесь почти все знают, кто я такой, – громко говорит он. – Мы пришли с добром. Позапрошлой ночью в Джогешвари сгорела семья индуистов. Мы хотим восстановить справедливость. Этой ночью будут гореть мусульмане. Мы убьем каждого, кто попытается нам помешать. Так что решайте, чья жизнь вам дороже. Скоро весь город запылает, и вашему кварталу потребуется моя защита!

– Огонь и на нас может перекинуться! – говорит кто-то.