Песня кукушки

Архитектор заколдовал часы, чтобы они повелевали временем, а не просто были его слугой. Волосы Себастиана привязали его к часам, и, когда те остановились, он оказался в ловушке между жизнью и смертью. Но часы были связаны не только с Себастианом. Себастиан завещал их Вайолет, женщине, которая была ему дороже всего на свете. Так что они поймали в ловушку и ее, привязав к неумирающему мертвецу и его бесконечной зиме.

Тиканье часов означало свободу для Себастиана, свободу для Вайолет. Но сейчас оно отсчитывало последние секунды жизни Тристы.

«Мое время закончилось, — подумала она, когда листья посыпались перед ней, словно конфетти. — Мое время закончилось». А потом в ее сознание пробились слова Архитектора: «Часы можно научить повелевать временем, а не просто быть его слугой».

Она уставилась на часы, едва осмеливаясь додумать свою мысль. Ее время истекало, но в ее ладони лежало то, что, возможно, остановит неизбежное. Если она свяжет эти часы с собой… положит в шестеренки то, что принадлежит ей… Но что у нее есть своего? Волосы — листья, тело — обрывки чужой жизни. Все, что у нее есть, она одолжила, в точности как сказал ей во сне Гриммер. Она мусор и листья, а не живой человек.

— Но я человек! — заплакала она, и ее голос многократно отразило эхо. — Я настоящая! У меня есть имя!

Имя. Наконец ее осенило. Пальцами, все больше напоминавшими ветки, она сняла ожерелье из бусин, на котором Пен нацарапала ее новое имя. По крайней мере это принадлежит ей и только ей. Ее зрение затуманилось, Триста сунула хлопчатобумажную нитку в механизм. Шестеренки схватили нитку, нежно стиснули и… остановились.

Ее разбудили звуки. Рев машин, вибрация и грохот. Шипение песка. Выкрики и приказы. Стук механизмов, скрежет и стон металла, проверяемого на прочность.

Триста открыла глаза и обнаружила, что ей есть что открывать. В ее ладони лежали часы, и да, у нее была ладонь. Она с трудом села, ухватившись за прореху в боку. Несмотря на слабость и боль, она все еще была Тристой, которая могла чувствовать. Странная легкость в голове была готова превратиться в радость, но плохо понимала, как это делается. Ей потребовалась секунда для понимания, что означает грохот. Эти звуки производили не запредельники. Это строительный шум. Где-то снаружи обычные рабочие готовились опустить крышку на вершину пирамиды вокзала. Ее время все-таки истекало.

Она неловко поднялась на ноги, засунув драгоценные часы в карман, и побрела к выходу, время от времени нагибаясь и подбирая фрагменты своих внутренностей. Снаружи раскинулся каменный лабиринт Архитектора. «Можешь сколько угодно искать выход, — сказал ей Архитектор. — Ты не сумеешь». Но Архитектор не подумал, что Триста оставила след, хотя и против воли. Он волок ее коридор за коридором, и на его пути были разбросаны клочки и листья. Сейчас, опираясь о стены, Триста шла по ним обратно.

Она идет недостаточно быстро. Снаружи до нее доносились речи из громкоговорителя и аплодисменты толпы. Потом низкая вибрация, словно включили гигантский кран…

…который снова выключили. Воцарилось молчание, потом послышались недовольные и озадаченные голоса, они все говорили и говорили. Новые речи, на этот раз извиняющиеся. «Они остановились. Они остановились! Пен, чудесная Пен! Ты это сделала! Заставила их остановиться».

Наконец она нашла дверцу, через которую Архитектор втащил ее в лабиринт. Охваченная мучительной надеждой, она распахнула ее и замерла.

Комната за дверью была набита запредельниками. Лица, лишенные масок, смотрели на нее, и их черты были искажены злостью и горем. Во главе стоял Сорокопут, и под цилиндром его глаза пылали.

— Архитектор! — пронесся шепот по толпе. — Архитектор! Архитектор!

Триста вспомнила долгий вопль, и ее сердце упало. Они все слышали. Они знают, что случилось. Ни слезы, ни мольбы не утешат их, ведь они утратили своего героя, своего спасителя. Поэтому она не стала ни плакать, ни умолять. И взглянула прямо в глаза Сорокопуту.

— Они остановили работы, вы это заметили, Сорокопут? Пирс Кресчент не позволит им опустить верхушку пирамиды, пока не убедится, что я в безопасности. И если нет, то здание останется недостроенным. Небезопасным для всех, кто хочет здесь жить.

Неуверенная дрожь пробежала по толпе, и все лица обратились к Сорокопуту. Триста верно угадала, что в отсутствие Архитектора лидером стал Сорокопут.

Его бульдожьи черты исказились. Ей снова показалось, что она видит изогнутый клюв, который на этот раз хочет перекусить ее пополам или раздавить, как орех. Все, что ему требуется, — это сказать одно слово, и его сородичи растерзают ее. Но она поняла: это последнее, что он сделает. Он связан волшебным обещанием не вредить ей, прямо или косвенно.

— Если вы не заключите мир с Пирсом Кресчентом, — продолжила Триста как можно спокойнее, — это означает катастрофу для всех — рано или поздно. Для него, и для вас, и вашего народа. Вы позволите мне поговорить с ним от вашего имени? Или вы сделаете ту же ошибку, что и Архитектор, и погубите все ради мести?