Песня кукушки

Пен и Не-Трисс посмотрели друга на друга и неловко заговорили. Это был сбивчивый рассказ, полный многозначительных взглядов друг на друга, когда девочки решали, что говорить. Иногда их слова перемежались чередой путаных восклицаний, противоречий и повторов, большая часть которых излагалась в обратном порядке. Вайолет молча слушала, как Пен заключила договор с Архитектором, о похищении Трисс, появлении Не-Трисс, странностях кукол и ножниц, встрече с мистером Грейсом и неестественном голоде Не-Трисс. Только когда Не-Трисс описала свою стычку с женщиной-птицей и поведала о содержании таинственного письма, принесенного той, Вайолет бросила на нее острый взгляд.

— Это письмо было от Себастиана? — резко уточнила она.

Не-Трисс умолкла, опасаясь, что ее новая союзница не поверит ей. Через несколько секунд Вайолет, кажется, поняла, что слишком настойчиво смотрит на Не-Трисс, и отвела глаза.

— Ты уверена? — уже спокойнее переспросила она.

— Да, — робко ответила Не-Трисс. — Это был его почерк. И… дата стояла того дня.

Вайолет уставилась в дверной проем и на косой прямоугольник яркой воды за ним. Несколько секунд она сидела, втягивая щеки, словно сосала карамельку.

— Расскажи мне, — попросила она, — о чем оно?

Не-Трисс передала содержание письма, максимально точно вспоминая слова.

— В снегу, — наконец произнесла Вайолет почти неслышно. — Он в снегу. — Она поколебалась, а потом едва заметно качнула головой. — Но этого не может быть, — добавила она с мягкой категоричностью. — Его нет. Пришло письмо. Он умер.

— Но мы все узнали! — воскликнула Пен. — Он… он… — Она резко остановилась и втянула полные легкие воздуха. Уставилась на Не-Трисс, и краска отхлынула от ее щек.

— Пен! — одернула ее Не-Трисс. — Помни, нам нельзя рассказывать о том, что мы узнали в…

Тут Не-Трисс уяснила, что секунду назад испытала Пен. Только она собралась произнести слово «Подбрюшье», как ощутила тошнотворное головокружение и предчувствие неминуемой беды. Как будто она одной ногой стоит на самом краю бездны, а второй уже сделала шаг вперед, в смертоносную пустоту. Как и Пен, она вздрогнула и умолкла, задохнувшись от шока. Они обе пообещали не раскрывать существование Подбрюшья и все то, что они там узнали. Впервые Не-Трисс поняла силу этого обещания. Если бы она сказала еще хоть слово, с ней случилось бы что-то ужасное, по сравнению с чем все ее теперешние несчастья показались бы чепухой. Ощущение угрозы было настолько мощным, что она решила про себя: никогда больше не нарушать слово.

— Что такое? — Вайолет растерянно смотрела на девочек.

— Есть вещи, о которых нам нельзя рассказывать, — объяснила Не-Трисс. — Только что мы попытались… и не смогли.

— Мы дали волшебное обещание, а теперь оно не дает нам говорить! — с покрасневшим от расстройства лицом добавила Пен.

— Волшебные обещания, — пробормотала Вайолет. — Подменыши, сделанные из листьев. Письма… от людей, которые не могли их написать. Если мне когда-нибудь придется объясняться с полицией… — Она издала сухой кашляющий смешок. Но этот смешок не был направлен в их адрес.

— Вайолет, — импульсивно спросила Не-Трисс, — ты… тоже волшебная?

— Нет. — Вайолет коротко фыркнула и потерла покрасневшие от пыли глаза. — Однажды медиум сказала мне, что у меня душа как глина, потому что я над ней посмеялась. Нет, я не волшебная.

— Тогда… почему в тех местах, где ты остаешься надолго, становится холодно?

На какой-то миг выражение лица Вайолет сделалось изумленным и встревоженным. Потом она опустила лицо в ладони и покачала головой.

— О боже! — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Хотела бы я знать!

Она подняла голову, и в ее темных серых глазах Не-Трисс прочитала боль, непонимание и какое-то облегчение. Когда Вайолет снова заговорила, ее слова полились потоком, наскакивая одно на другое — как люди, выбегающие из горящего дома.

— Раньше ничего такого не было! Когда-то я могла оставаться на одном месте сколь угодно долго, и градусник не опускался. Потом однажды пришла новость о Себастиане… о его смерти. Его командир прислал письмо, и один из его однополчан тоже. Они не многое сказали. Все, о чем там шла речь… все, что они написали, — что он… умер в снегу. Тогда, мне кажется, это и началось. Была зима, так что я не сразу заметила. Я сидела дома, падал снег, сугробы намело высотой в ярд, словно снег хотел похоронить все вокруг, но мне было все равно. Я едва замечала, моя голова была полна собственного снега, и когда я открыла глаза и выглянула в окно, увидела, что снега стало еще больше… Но это казалось понятным: это была самая суровая зима в Элчестере, которую могли припомнить.