Песня любви

—Ну, это просто смешно. У нас не было полного взаимопонимания, никакой устной договоренности, из чего я могла бы сделать вывод, что ты хочешь продолжать наши отношения на постоянной основе — на любой основе, в конце концов. Я должна была читать твои мысли?

— Я собирался предложить тебе стать моей... — Он запнулся в поисках слова и заметил, как сужаются ее глаза. — Ну, не надо принимать обиженный вид, — закончил он с раздражением.

—Я не обижена, — сухо проговорила она, что дало ему ясно понять, что все как раз наоборот. — Моим ответом, кстати, было бы «нет»!

—Тогда я чертовски рад, что не стал тебя просить! — И он двинулся к двери.

—Не смей никуда уходить! — крикнула она ему вслед. — Ты не ответил на мой вопрос.

—Разве? — Он повернулся к ней лицом, причем одна бровь была изогнута дугой, что послужило ей предупреждением: он уже выпустил пар и теперь будет лишь досаждать ей уколами, что для нее было куда как хуже. — Достаточно будет сказать, что ты являешься моей женой и в качестве такой не двинешься с места.

Эти слова разъярили ее до умопомрачения.

— Ах, так мы теперь все же признаем, что я твоя жена? Просто потому, что объявились мои братья? Ты продолжаешь подобным образом мстить, Джеймс Мэлори?

— Думай, как хочешь, но даже если твои треклятые братцы сгниют в порту, переживать я не стану. Они не узнают, где тебя искать, а ты, разрази меня гром, шагу не сделаешь отсюда. Разговор окончен, любовь моя. — И громко хлопнув дверью, он вышел из спальни.

К тому моменту, как Джорджина еще трижды с силой хлопнула дверью, но так и не смогла этим вернуть для нормального завершения беседы ее мужа, доведшего ее до белого каления, она пришла к заключению, что он так и остался проклятой кирпичной стеной. Но ведь через кирпичные стены можно перелезть, раз уж их нельзя разрушить.

— Ты уже сообщил ей, что любишь ее?

Медленно положив карты на стол, Джеймс взял в руки бокал со спиртным. Вопрос, никак не связанный с тем, что говорилось ранее, заставил его приподнять бровь. Вначале он посмотрел на Джорджа Эмхерста, сидящего слева и с таким вниманием изучающего свои карты, словно никогда прежде их не видел, затем на Кони, сидевшего напротив с отсутствующим видом и, наконец, на Энтони, который и подбросил этот мерзопакостный вопрос.

—Ты случайно не ко мне обратился, а, старина?

—Именно к тебе, — усмехнулся Энтони.

—Ты весь вечер сидел и раздумывал над этим, не так ли? Неудивительно, что ты все время проигрывал.

Подняв свой бокал, Энтони лениво поболтал в нем янтарную жидкость, глядя скорее на нее, чем на брата.

—На самом деле я задумался об этом сегодня утром, услышав шум наверху. А затем днем, когда ты застукал милашку в тот момент, когда она тайком пыталась выскользнуть из дверей дома, и велел ей отправляться в ее комнату. Некоторый перебор, не думаешь?

—Ей же было сказано оставаться в своей комнате, не так ли?

—Вот именно. Она и к обеду не спустилась, что настолько огорчило мою жену, что она отправилась к кому-то в гости.

—Стало быть, милая крошка дуется, — сказал Джеймс и пожал плечами, демонстрируя безразличие. — Имеется у нее такая привычка, от которой есть весьма легкий способ ее избавлять. Просто пока что руки не дошли этим заняться.

—Ох, хо, — хмыкнул Энтони. — Подобная самонадеянность, я бы сказал, несколько неуместна, особенно, если ты не сказал ей, что любишь ее.

Бровь у Джеймса поднялась еще выше.

— Ты не собираешься давать мне советы, ведь так, Тони?

— Как выражается твоя жена, если ботинок по ноге...

—Но твои мне вовсе не по размеру. Не ты ли так погряз в своих дерьмовых невзгодах, что...

—Не обо мне речь, — лаконично проговорил Энтони, и между бровями залегла складка.

—Хорошо, — согласился Джеймс, однако добавил: — Ты бы все еще в них барахтался, не оставь я Розлинн записку, которая тебя обелила.

—Неприятно огорчать тебя, старина, — процедил Энтони, — но мне удалось починить эту изгородь, прежде чем своя записка ей на глаза попалась.

—Джентльмены, мы играем в вист, — подчеркнуто напомнил Джордж Эмхерст, — а я на двести фунтов в проигрыше, позволю себе заметить.

Не удержавшись, в конце концов, разразился хохотом Конни.

— Брось, глупыш, — сказал он Энтони. — Он так и будет сидеть в собственном дерьме, пока не соблаговолит начать из него выбраться, и, — ни на миг раньше. К тому же, на мой взгляд, ему по душе собственное дерьмо... брошенный вызов, сами понимаете. Если ей неведомо, что чувствует он, тогда, здраво рассуждая, и она не станет сообщать ему о собственных чувствах. Он от этого вроде как на цыпочках все время ходит, так ведь?

Чтобы получить подтверждение этой интересной мысли, Энтони повернулся к Джеймсу, однако наткнулся лишь на серьезный взгляд и услышал презрительное пыхтение.