Песня любви

Она была способна побрить его. Должна была это сделать. И лучше закончить побыстрее, до того как эта гнусная тошнота сделает ее задачу еще более сложной. Просто, Джорджи, не смотри ни вниз, ни вверх, вообще никуда кроме того места, где у него растут усы и бакенбарды, кстати, ничего в них необычного. А если усы отпустить, они не очень мешают?

Стоя на расстоянии вытянутой руки, она густо намазала мыльную пену, но для того чтобы приступить непосредственно к бритью, ей пришлось к нему приблизиться. Глядя на его щеки, она старалась сосредоточиться на своей работе. Он снизу вверх смотрел ей в глаза. Когда его взгляд случайно встретился с ее, пульс у нее забился быстрее. Но он не отвел глаз. Это сделала она, однако продолжала ощущать его взгляд на себе, отчего ее бросало в жар.

—Ну, довольно уже краснеть, — попытался он ее увещевать. — Что между нами, мужчинами, значит немного голой задницы?

Об этом она даже и не думала, чтоб он сгнил. Но вот теперь румянца на ее щеках прибавилось вдвое, и они продолжали разгораться еще сильнее, потому что он не собирался бросать тему.

—Не знаю, почему я это делаю, так как каюта моя, — произнес он с раздражением, — однако я собираюсь принести извинения, Джордж, за то, что произошло ранее. Можно подумать, что я наткнулся на какую-то вшивую девчонку, так ты себя повел.

—Извините, сэр.

—Ладно. Просто если уж уединенность для тебя так много значит, в следующий раз вешай на дверь какой-нибудь там знак. Ябуду уважать это чертово указание, и никто другой без разрешения сюда не войдет.

Замок на двери был бы еще лучше, но она не предложила его повесить. И так ничего подобного не ожидала, была просто поражена тем, насколько тактичен, даже великодушен этот человек, хотя вполне мог бы вести себя иначе. Теперь она, вероятно, сможет даже по-настоящему выкупаться в ванне вместо краткого обтирания губкой в трюме.

—Дерешь очень, Джордж, лицо это мне чем-то дорого. Может, все же оставишь на нем немного кожи?

Это было для нее такой неожиданностью, что инстинктивно она отрезала:

— Делайте тогда это сами. — И швырнула бритву на стол.

Она уже с задетым видом удалялась от него, когда у нее за спиной раздалось отрывистое:

—Ну и ну. У мальца норов, не так ли?

Она замерла от сознания того, что совершила, глаза у нее округлились. Стон ее был достаточно громким, и когда повернулась, то являла собой воплощение страха и тревоги, что она и испытывала.

—Извините меня, капитан. Не знаю, что на меня нашло. Все тут, наверное, смешалось у меня, но честно говоря, особого норова у меня нет. Можете Мака спросить.

—Но я спросил тебя. Теперь-то ты не боишься быть со мной откровенным, Джордж, а?

Это вызвало новое стенание, хотя ей удалось подавить его.

—Нет, конечно, не боюсь. А следует бояться?

—Не вижу причин. Ты же знаешь, что у тебя есть преимущество — твой рост. Ты слишком мал, чтобы тебя всерьез отлупить или высечь плетьми, и я не стану создавать себе дополнительные неудобства, чтобы наваливать на тебя еще какие-то дела, ладно? Так что ты вполне можешь свободно излить мне душу, Джордж. Теперь ведь отношения между нами стали близкими.

—А если я перейду грань, скажу какую-нибудь невежливость? — не удержалась она от вопроса.

—Что ж, получишь от меня по заднице. Это единственное, что я могу позволить в отношении парня твоего возраста. Но ведь такого и избежать можно? А, Джордж?

—Естественно, сэр, конечно же, — выдавила она в ужасе и в ярости одновременно.

—Тогда подойди поближе и докончи бритье. И постарайся на этот раз быть поаккуратней.

—Если вы... не будете разговаривать, я смогу лучше сосредоточиться. — Она облекла это в форму предложения. Произнесла это в высшей степени уважительно. Однако его бровь презрительно поползла вверх. — Ну вы же сами сказали, что я могу говорить откровенно, — сердито пробормотала она, подходя к столу и снова беря в руку бритву. — И пока я делаю это дело, мне будет очень неприятно, если вы станете продолжать.

И вторая бровь полезла вверх, на сей раз выражая удивление.

—Продолжать — что?

Она махнула рукой с бритвой в сторону его лица.

—С презрением поднимать брови.

—Господи помилуй, дитятко мое, ты меня повергаешь в смятение своей манерой выражать мысли. Уж это точно.

—Теперь вам это кажется смешным?

—Что мне кажется, так это то, что ты меня понял слишком буквально. Когда я тебе сказал, что ты мне можешь открыть душу, я не думал, что ты будешь настолько глуп, что станешь критиковать своего капитана. И вот здесь ты переходишь грань, да я полагаю, и сам это прекрасно сознаешь.

Она, естественно, это понимала и, так сказать, промеряла глубины, дабы определить, как глубоко она может погрузиться в воду, прежде чем начать захлебываться. Судя по всему, не слишком глубоко.

—Извините, капитан.

—Мне казалось, вчера мы условились, что когда ты будешь просить прощения, то станешь при этом смотреть мне в глаза. Так ведь лучше... Итак, тебе это не по душе?

Чтоб ему пусто было, теперь он забавляется. И это было ей еще более ненавистно, чем его поднятая бровь, особенно когда его шутка казалась ей не смешной.