Песня любви Хрустального Паука. Часть II. Книги Юга

Джэйгэ пошевелился и кое-как сел. Толпа ждала. Положившие на пол Джэйгэ мужики с огромными кулаками попытались затеряться среди бесчисленного множества людей, но, наткнувшись на человеческую стену, нерешительно затоптались на месте. А корона лучилась на солнце, отстреливалась бликами. Ашаяти медленно достала из ножен меч, и толпа так же медленно, со вздохами, с шепотом, отступила еще на пару шагов. Меч Ашаяти впечатлил народ не меньше короны, его сверкающий золотом орнамент, кровавые рубины, змея на рукояти и зловещие символы на лезвии. Ашаяти нашла свои мечи глубоко в руинах старинного замка – в руках оплавившейся от огня статуи рыцаря. Многие годы оружие это служило роскошной декорацией в зале для пиршеств, где лилось по полу вино и люди, похожие на животных, изнемогали от оргий и обжорства. И вот теперь клинок, уже отведавший крови в последние месяцы, вместе с царской короной на голове Ашаяти засиял совершенно по-новому, величественно и высокомерно. Второй такой же меч скрывала доха.

Толпа всё пятилась.

– Кто первый? – спросила Ашаяти и вызывающе уставилась на драчунов, что еще нависали над Джэйгэ.

Никто не понял ее слов, но загадочная матараджанская речь восхитила толпу.

Ашаяти обернулась и царственный облик на мгновение померк от появившегося на ее лице недоумения.

– Какие-то они вялые, – сказала Ашаяти. – Что с тобой случилось?

– Лодку искал, – прошептал Джэйгэ.

– Украсть?

Джэйгэ утомленно посмотрел на Ашаяти.

– Нанять, – сказал он.

– Ничего не понимаю.

Из толпы вывалился подобострастно согнутый лодочник, подвинулся к Джэйгэ и что-то живо зашептал ему на ооютском языке. Разбрасываясь извинениями, он пытался разузнать кто эта властная чужеземка и всё поглядывал украдкой с льстивой улыбочкой на Ашаяти. Джэйгэ отстранился в некотором замешательстве и наконец увидел на голове Ашаяти корону, а потом и восторженные взгляды людей. Джэйгэ сказал несколько слов, толпа ахнула и зашепталась снова. Согнутый лодочник упал на колени.

– Что с ним? – недовольно спросила Ашаяти.

– Предлагает нам свой корабль, – сказал Джэйгэ.

Корабль, впрочем, оказался лишь одномачтовым сампаном с навесом у кормы, а из команды, кроме угодливого капитана, было еще два сонных матроса. В течение часа Джэйгэ продал каарзымов, а потом вместе с Сарданом перетащил завернутую в шкуры Кюимеи на лодку. И пока музыкант и коронованная Ашаяти наблюдали за приготовлениями к отплытию, Джэйгэ рыскал по рынку и покупал припасы, стрелы, ножи и шкуры. Всё это погрузили под навес. Ашаяти хотела было пристроиться рядом, в тени, но обнаружила среди провианта жареных пауков, затрепетала, едва удержалась чтоб не выпрыгнуть за борт и отсела подальше к носу.

Сампан отплыл от гудящего Кокотука в сумерках и заскользил тихими водами Аривади. Засыпавшие реку цветастыми листьями леса осеннего Ооюта высокой аркой смыкались над головами. Среди ветвей сверкали зелеными глазами большие неприкосновенные птицы окын. Со зловещим интересом разглядывали они одинокую лодку, а когда она скрывалась в листве, озадаченно вытягивали шеи. Матросы с тревогой посматривали на птиц и шептались.

– Что они там? – спросил Сардан.

– Морские люди говорят, что окын – злые духи. Они провожают живых по Большой Реке в последнее плавание. Окын никогда не уходят отсюда. Они всегда здесь: и ночью, и в грозу. Люди говорят про окын разное, но никто не говорит хорошего.

– Что случилось на берегу? – подобралась ближе к корме Ашаяти. – Что ты такого про меня наговорил? Там, по-моему, кто-то даже в обморок упал.

Джэйгэ пожал плечами:

– Я сказал им, что в Кокотук пришла Кровавая Хатын. В Ланхраасе ее называют Ят Инунима. Давно, говорят, жила где-то в горах такая принцесса. Когда ее прогнали враги, принцесса пропала и, говорят, ходит теперь по земле, и всё гибнет вокруг нее. Там, где она ступает – остаются кровавые следы. Об этом много лет говорят. Правда или нет – кто знает? Люди боятся Ят Инунима, но очень почитают ее. Говорят, была у нее добрая душа и смотрела она на человека как луна, без злобы и зависти. Но кунданы, горные люди Ланхрааса, смирились с завоевателями ланхрами. Ят Инунима не простила предательства своего народа и хочет его извести. В Ооюте принцессу называют Кровавой Хатын, и старые говорили, что она жила в улусе Кымсыкуль. Потом Саркана Сета напали на Кымсыкуль, и от большого улуса осталось мало. Здесь говорят, что если человек сделал зло, то Ят Инунима придет за ним и съест его печень. Поэтому видевшему зло платят золото, чтобы он не рассказал ничего Кровавой Хатын.

– Какие доверчивые люди. Ладно еще кровавая, – сказал Сардан, – но чтобы принцесса…

– Кажется, у нас лодка перегружена, – обиделась Ашаяти. – Слишком много людей, надо бы кое-кого за борт выкинуть. С камнем на шее, желательно.

– Ой, простите великодушно, Ваше Величество! Простите глупую дерзость поганому оборванцу! Угрожать кровавой расправой беззащитным людям – это ведь так по-королевски! У тебя уже, кстати, весь лоб посинел от этой короны.

Ашаяти сняла корону и потерла макушку.

– Тяжелая работа – быть прекрасной принцессой, – пожаловалась она.