Песня моей души (СИ)

Она кивнула, улыбаясь. Я помог ей подняться, и мы опять побежали. Казалось, мы не бежим, а летим над землёй, над неожиданно уменьшившимися травинками…

Мы смеялись. И вдруг и вправду полетели. Высоко-высоко. В голубое, покрытое пухлыми облачками небо…

Мы бежали в небе. А под нами тянулась такая красота!.. Вдогонку за нами бежал наш счастливый смех. Свобода… от бед… от грусти… от прошлого… только небо. И её синие-синие глаза…

Незаметно для меня жизнь заискрилась новыми цветами. Казалось, годы прошли зря, но за пару дней я стал по-настоящему счастлив.

Прошёл день, прежде чем вспомнил о моих родителях, о моём горе. Спокойствие во мне вступило в поединок с ненавистью. Оно немного охладило ненависть, а потом почти исчезло. Я не решался ни отвергнуть прежние планы, ни выбрать новые. Мне не хотелось срываться с места и одновременно тянуло отомстить. Сам себе сказал когда-то: не полезу во дворец, пока не стану искусным воином и магом, а пока я не понимал, достаточно ли выучился, чтобы пойти и осуществить месть. Ни придумывать, ни рассказывать легенды мне уже не хотелось. Каждое слово отпускал неохотно. Кажется, за годы одиночества отвык говорить и лишь ненадолго изменил своей привычке. Всё-таки, вредно слишком долго молчать: велико искушение в какой-то миг сорваться и очень трудно потом остановиться, пока не выговоришься. Но, впрочем, я и с Зарёной много говорил: много ей об остроухом народе рассказывал. Нет, о дочери моего врага вообще не хочу вспоминать! Я её забуду. Я себе обещаю. Если… если можно такое обещать.

Ночью этого дня не смог уснуть. Наверное, устал за несколько десятков лет, проведённых в поисках противников, устал за время изучения заклинаний и боя с оружием, потому и не хочу больше двигаться вперёд. Хотя вот и матери Зарёны Хэл жизнь сломал. Вроде даже к лучшему, если бы он сам вкусил страданий от моих рук? Но мне сегодня совсем не хочется переться в Эльфийский лес и кого-то мучить. Странно…

Вырвали меня из мучительных раздумий и борьбы с самим собой полоски света, начавшие пробиваться в щели между ставнями.

Скоро проснутся Алина и Роман. Девушка начнёт готовить своему брату еду, отодвигая прилипшие ко лбу прядки левой рукой, будет вопросительно заглядывать ему в глаза, может, улыбнётся в ответ на его шутку. Отщипнёт кусочек хлеба и торопливо засунет в рот. Непременно отщипнёт именно от корочки, причём от верхней корочки. Ей отчего-то нравятся верхние корочки хлеба. Хлеб она частенько ест с нижней корочки, оставляя верхнюю напоследок.

Когда на кухне появится Эндарс, ему она только кивнёт, как и мне, когда войду на кухню. Светловолосый маг умоется, сядет за стол спиной к окну. Я, как обычно, уже буду сидеть напротив неё. Эндарс начнёт задумчиво вертеть в пальцах широкий медальон, с которым никогда не расстаётся, а я продолжу размышлять о чём-то своём, иногда выплывая из дум, и, незаметно для них всех, стану заглядывать в её синие глаза.

Осознание случившегося вспыхнуло неожиданно. Какие-то звуки сонной столицы, звуки дыхания Романа и Эндарса, даже звук моего дыхания я в какой миг перестал слышать, пронзённый новой мыслью, объяснявшей странности недавних дней.

Никогда не ожидал, что когда-нибудь кого-нибудь полюблю! Жил себе, почти не задумываясь, что же такое любовь. Размышления, тренировки почти не оставляли времени подумать о ней. Ненависть, даже затухая, почти не пускала каких-либо иных чувств в моё сёрдце. Победы в поединках давно уже не радовали меня. Иногда прорывалось нечто прежнее, неизменное: какой-то цветок, вид, необычный закат привлекали мой взгляд. Некоторый интерес вызывали легенды разных народов и стран, да и, вообще, красота какого-то искусства, сошедшая из рук какого-то особого одарённого творца. Да и просто красота всегда притягивала мой взор: то звучала, прорываясь сквозь наносное, песня моей крови, песня крови моих предков.

Я был растерян, не знал, что же делать с этим чувством, с моей жизнью?.. Когда-то решил отомстить, а теперь вдруг захотел постоянно быть рядом с ней, видеть синие глаза, ставшие такими родными.

Когда я в то утро вошёл на кухню, Алина уже была там, в дневном платье, косу доплетала, сидя напротив окна, в которое заходило солнце. И я вдруг запнулся о порог. И устоял едва.

Солнце всходило над городом, проникая сквозь низкие из домов, да в щели между них, видные с этого окна. И лучи сияющие обнимали Алину сияющим ослепительным ореолом. Даже её русые волосы, казалось, блестели. Словно золото, чуть загрязнённое от времени, но всё ещё способное быть ярким, завораживать своими бликами.