Мы молча покинули рынок и зашагали по столице. Я с некоторым недоумением разглядывала новодальские городские дома, отчаянно пытаясь скрыть чрезмерное любопытство. Потому что было в них что-то схожее со зданиями моей родной страны. А на паре улиц у меня на несколько мгновений вообще появилось ощущение, словно я снова иду по Среднему городу и по Дубовому. Не понимаю, почему так?..
У ворот во дворец нас встретили угрюмые стражники.
- Кто с тобой? – осведомился один из них, высокий плечистый парень.
- Целительница вроде, - в тон ему ответил сопровождавший девочку мужчина.
- Уже не верю им. Эта тоже ничего не сделает, как и предыдущие обманщики.
Юная графиня прикусила губу. Ребёнку неприятно было слышать, что её никто не сможет вылечить.
- Она графиню обнимала, когда ей стало дурно. Так быстро графиня в себя никогда не приходила.
- У меня зуб болит, - выступил вперёд мужчина лет двадцати семи. – Раз она целительница, пусть исцелит.
- Да, давай, исцели! – поддержали его остальные стражники.
«Не умею больные зубы ни исцелять, ни заговаривать!» - едва не вырвалось у меня, когда он оказался передо мной.
«Коснись щеки и скажи…»
Поверив ей, прикасаюсь и послушно повторяю её слова:
- Врёшь, у тебя здоровый зуб! – затем понимаю, чего ему сказала и пугаюсь.
Как Мириона могла так со мной подшутить? Я ей верила, а она…
- Тебе-то откуда знать? – сощурился страж.
- А ты разве этого не знаешь? – припоминаю дорогу, по которой мы сюда пришли, и готовлюсь убегать.
- Чего-то ты много знаешь, - недовольно пробурчал мужчина.
Кто-то ткнул указательным пальцем в сторону самого молодого стражника, рыжего тощего парня лет девятнадцати или двадцати, и потребовал:
- Раз ты много знаешь, скажи этому мальчишке, чтоб боль в ноге не выдумывал!
«Обманывает: нога и впрямь болит» - снова подсказала мне Мириона.
- Ну, не тяни. Ведь мальчишка врёт.
В глазах самого молодого полыхнули бессилие и ненависть. Отчего-то стало жаль его. Странно, мне вроде бы нужно жалеть себя: одно неверное слово – и меня ничто уже не спасёт.
- Чего молчишь? Ага, так ты ничего не знаешь!
Отчего-то делаю шаг вперёд, затем второй, третий. Оказываюсь около рыжеволосого парня. Вглядываюсь в его глаза: сначала они недовольные, потом становятся растерянными.
Ни ворчанья, ни ругани в ответ. Только завороженный взор.
- Вы позволите нам пройти? – вежливо уточнила Цветана, которой надоело ждать.
- Конечно, графиня, - стражники расступились. Самый старший из них, полноватый старик, распахнул перед нами ворота.
Когда мы отошли от ворот примерно на двадцать шагов, вслед нам полетел вопрос рыжеволосого стражника:
- Что за тепло соскользнуло с твоей ладони?
От неожиданности останавливаюсь, оборачиваюсь. Он вдруг смутился, потупился:
- А, может, мне почудилось…
«Отчего стражник почувствовал, Мириона?»
«У него с рождения был дар целителя. Он сам его потерял. Ненависть, которая сжигает чьё-то сердце, и страстное желание навредить себе или другим, причинить наисильнейшую боль, мечта отправить за Грань многих людей, с этим даром вместе быть не могут» - она была грустной. Она страдала. Сколько же таких даров получали люди и не уберегли?
…С юной графиней мы болтали до полуночи, сидя перед огромным окном. Девочка разговорилась не сразу, почти не улыбалась. Меня покормили с ней заодно, позволили выспаться в её удобном мягком кресле. Словом, жаловаться было не на что. А ночью, впервые за несколько недель, мне приснилось будущее, именно то, о каком мечтала. Приснился тихий уютный дом, сад, наполненный благоуханьем цветов, Кан и я, сидящие на крыльце, и маленькая девочка у меня на коленях, мирная страна, дружелюбные соседи, дети из разных стран, играющие вместе…
Воин, сопровождавший юную графиню во всех прогулках – подозреваю, на том забота короля о бедной родственнице заканчивалась – явился в комнату девочки, едва только Вадимир переступил порог своего дворца. Остальная королевская родня задержалась в чьём-то замке.
- Ну, пойдёшь к королю или попросишь отсюда выпустить? – с презрением спросил мужчина.
Тело затекло и ныло, но боль почти не замечалась, исчезала за приятными картинами сна.
- Пришла, чтобы поговорить с ним, поэтому не уйду, пока не поговорю, - поднимаюсь с кресла.
Наши взоры сталкиваются, воин отчего-то становится растерянным. Чем же вас так удивляет хрупкая, спокойная девушка? Почему в вас возникают растерянность или недоумение от того, что я не пугаюсь? Да и не из-за чего пугаться: всё самое мрачное, страшное мне уже известно, Гранью меня не запугать. Разве только волнуюсь за брата да за любимого, скучаю, но их рядом нет, потому за них можно не волноваться.