Песня моряка

Мы тщим себя пустой мечтой О дружбе и любви одной, Что верный пес нам подарит, Будь хоть обласкан, хоть побит. Но я тому свидетель сам: Вы сердце не вверяйте псам.

Когда живая эта тварь
Уж не откликнется, как встарь,
Когда ее веселый бег
Вдруг остановится навек,
Тогда ты с ужасом поймешь,
Что сердце псу ты отдаешь.

Мы все здесь — племя должников — Берем взаймы и жизнь, и кров, Но наступает срок, когда Долги нам отдавать пора. И расставаться тем трудней, Чем больше ты провел с ним дней.

Так в час расплаты свой заем Скрепя мы сердце отдаем. Так почему же снова псу Я сердце с радостью несу?

Да, в старине Кальмаре еще есть порох, — с гордостью отметил про себя Альтенхоффен. Стихотворение всех растрогало до слез. Норман Вонг выл, как побитая собака.

Беллизариус кинул в могилу несколько комков земли и, не говоря ни слова, начал пробираться сквозь толпу к городу. После того как остальные побросали туда же мешки с собачьей пищей, Норман Вонг достал серебряную лопату, и Исаак Соллес принялся швырять влажную красноватую землю в могилу. Альтенхоффен успел сделать снимок для обложки, и толпа начала расходиться. Похороны удались. Они вызвали большой общественный интерес. Но этого было маловато. Альтенхоффен обогнул валун и подошел к Соллесу с записной книжкой наготове. Но первый вопрос ему задал Айк.

— Откуда у тебя четыре пары очков, Слабоумный?

— Нашел в столе у дедушки Альтенхоффена. От этого варева, которое привез Билли, у меня так болят глаза, что я не могу носить линзы. Крутая штука, Исаак.

— Так вот в чем дело с Кальмаром? То-то он выглядит как ходячий труп.

Альтенхоффен покачал головой.

— Бедняга Кальмар здорово напуган, Исаак. Ему бы лежать, а не ходить. В утреннем выпуске «Викторианской почты « говорится, что правительство Канады прошлой ночью совершило налет на Гринера и его общину.

— Ну и почему это должно было напугать Билли? Разве он не к этому стремился?

— Потому что преподобному удалось улизнуть. И теперь никто не знает, где он.

— И теперь Кальмар боится, что Гринер явится сюда по его душу? — рассмеялся Айк. — Это наркотический бред, Слабоумный. Билли всегда страдал легкой формой паранойи. А вот Гринер — настоящий параноик. Я бы сказал, суперманьяк. Перед ним стоят более величественные цели, чем наш несчастный Квинак.

— В отличие от твоего друга Левертова?

— Что ты имеешь в виду? Альтенхоффен отвел глаза, не вынеся пристального взгляда Айка.

— Кальмар рассказал мне о том, что ты говорил ему на судне. О твоих подозрениях относительно планов Левертова. А теперь еще Грир сказал мне, что ты считаешь, будто это он переехал твою собаку, я уже не говорю о других людях. Айк Соллес, мой слабый ум начинает мутиться…

— Беллизариус не имел права распространять эти сплетни. Как и Грир. Особенно делиться ими с такой пронырливой журналистской ищейкой.

Альтенхоффен обиделся. Он снял очки для письма и заменил их на другие, в роговой оправе, которые, как он считал, придавали ему вид ученого негодования.

— Я был движим не любопытством, а братскими чувствами, Исаак, — оскорбленным голосом произнес он. Он запихнул маленькую записную книжку в карман рубашки, большую заткнул за пояс и протянул Айку пустые ладони. —¦ Честное собачье, я ничего не стану записывать без твоего согласия. Ты же знаешь меня, я просто хочу знать, что думают люди. Я люблю копаться в грязи и печатаю отнюдь не все. Поэтому, пожалуйста, поделись с братишкой Слабоумным своими соображениями, Исаак.

Исаак взял Альтенхоффена под локоть и повел его вверх по склону подальше от остальных. Они остановились у камня, под которым был похоронен Боб-Шпиц.

— Мне с тобой нечем делиться, Слабоумный. Нет у меня никакой грязи. Грир прав: у меня просто была вспышка старомодной паранойи. Вокруг трупа мы нашли только медвежьи следы. И никаких шин от лимузина. Ни малейшего признака.

—¦ А как насчет старого Омара и его близнецов?

— А что насчет Омара? В данном случае у нас даже их останков нет. Поэтому забудь об этом, Альтенхоффен. Я уже забыл.

— Это мало напоминает нашего старого бульдога Бакатча. Я помню времена, когда ты произносил такие речи, что люди…

— Наверное, за прошедшие годы старый пес наконец научился выплевывать кость, прежде чем попасть в переделку, и не пытаться мстить за преступления, которые он не может доказать…

— Неужто? — Альтенхоффен раскусил ложь еще до того, как Айк успел договорить. — Так почему же мне кажется, что за этим спокойным обличьем продолжают роиться какие-то темные мысли?

— Забудь, Слабоумный… или окажешься там же, где старина Марли.

— А вот в этом я сомневаюсь, — ухмыльнулся Альтенхоффен. — Исаак Соллес никогда не станет драться с более слабым, особенно когда у того на носу четыре пары очков.

И он бы продолжил выжимать из Исаака соображения относительно злокозненности киношников, если бы их частная беседа на кладбище не была прервана.

— Эй, мистер Исаак Соллес! У нас кое-что есть для вас.