Айк взял бинокль и скользнул окулярами по палубе в надежде обнаружить Левертова или по крайней мере его приспешника Кларка Б. Кларка. Но единственным, кого ему удалось увидеть, был великан-азиат, стоявший у трапа. Целая толпа едва одетых придурковатых девиц и юнцов, столпившихся у борта, наблюдала за морскими львами. Айку показалось, что он узнал толстую задницу Луизы Луп, но никаких признаков Левертова по-прежнему не было. Учитывая высокопоставленность его положения, он, вероятно, занимал более фешенебельное место, чем этот желтый индюк и яйцеголовый стюард, а также выводок ощипанных куриц.
И уж конечно, более фешенебельное, чем все то же трио саркастических ворон, оглашавших окрестности своим нестройным хором: «О шиповник, куст терновый… не войду в тебя я снова».
11
Ударил человек хлыстом,
И зверь, скуля, забил хвостом…
О б щ и й п л а н
В кадре кружит наше трио ворон, отпуская издевательские комментарии относительно происходящего внизу. Это три марионетки, Гекил, Джекил и Хайд — персонажи из пьесы Беккета,— таинственные, поэтичные и абсурдные. Они вовлечены в происходящее и в то же время существуют совершенно независимо от него… и все же они первые зрители начинающей вырисовываться драмы.
С р е д н и й п л а н — в о р о н ы с н и з у
Они реют в горячем потоке воздуха, поднимающемся от огромного металлического паруса. Опуститься на него им мешает электропроводка, идущая по периметру величественной конструкции, сделанная специально, чтобы фирменный знак «Чернобурки» не был запачкан птичьим дерьмом. Но и теплый восходящий поток воздуха обеспечивает им вполне удобные места — достаточно близко, чтобы их сарказм не пропал втуне, и за пределами досягаемости револьверного выстрела. Правда, это незапланированное нападение дикого морского льва, который, с ревом круша все барьеры, набрасывается на дрессированного ручного денди… — это слишком классная сцена, чтобы наслаждаться ею издали.
И птицы спускаются вниз, в первые ряды.
Длинное помещение без окон, освещаемое таинственным мерцанием экранов. Под пятифутовым главным монитором — два ряда восемнадцатидюймовых экранов, показывающих все, что происходит за пределами яхты. На каждом своя картинка. Монитор № 1 — тыл консервного завода — толпа раздевающихся и выпивающих оборванцев, меняющих свою черную прорезиненную униформу на набедренные повязки, после чего их поливают бронзово-коричневой краской. Монитор № 2 — берег с пенопластовым валуном на искусственном песке. Монитор № 3 — крупный план дикой заварушки, происходящей в загоне для морских львов, снимаемой с берега. Этот же кадр транслируется на главный экран. Монитор № 4 — дублирует главную операторскую камеру на подвеске. Затем три камеры, установленные на шлюпках,— мониторы № 5, 6 и 7. Затем общий план стоянки, забитой зеваками, и перспектива главной улицы. Один монитор даже транслирует общий план всего города. Обзор столь широк, что можно подумать, будто съемки ведутся со спутника ООН, хотя на самом деле камера, также обнесенная электропроводкой, закреплена на вершине паруса яхты.
Это помещение — просто мечта соглядатая. Двойной ряд картинок отражает все центральные места действия проекта «Шула», представляя одновременно мозаику жизни всего города. Одним прикосновением к пульту картинку можно остановить, увеличить, снять с нее копию.
К р у п н ы й п л а н — в о з б у ж д е н н о е л и ц о
Вдоль этого ряда картинок на секретарском кресле возбужденно катается Кларк Б. Кларк, манипулируя с клавиатурами и переключателями с видом доброжелательного паука. За ним обнаженный Николай Левертов, опустив голову, поднимает тяжести и одновременно дает указания:
— Перенеси кадр, тупица,— шестой монитор.
— Есть, капитан. Шестой монитор на главный…
На главном экране появляется очень расплывчатое новое изображение.
— Фокус, болван! Сфокусируй и увеличь. Это же настоящая схватка. Я хочу, чтобы это было вкусно, черт бы тебя побрал!
— Будет сделано, босс, будет очень вкусно.