Песня моряка

Законопослушный Орден Бездомных Дворняг приобрел этот участок еще на заре своего существования, когда все горели энтузиазмом возвести Дом для Потерявшихся Щенков. И строители, и банкиры считали его абсолютно бесполезным, от него отказались даже азиаты, скупавшие все и строившие повсюду, но Дворняги оказались более прозорливыми. Они сочли этот каменистый склон идеальным местом для своего широко афишируемого щенячьего проекта. Верхняя треть участка упиралась в рваную полосу древесных зарослей, где бедные сироты могли вволю играть и резвиться. Там же круглый год били ключи, из которых можно было напиться, уже не говоря о грязи, в которой можно было валяться до полного изнеможения. Для вынюхивания и выкапывания прекрасно подходили подземные ходы леммингов, которые изощренно петляли между огромными базальтовыми валунами, а кроме этого, отсюда открывался прекрасный вид на юго-восток и северо-запад, так что лучшей площадки для того, чтобы посидеть и повыть на луну, когда она во весь опор несется по небосклону, было не найти. Но самое главное заключалось в том, что участок был дешевым. Несмотря на его удобное расположение неподалеку от центра города, ни один делец так им и не заинтересовался. Склон был слишком крут и ненадежен для строительства. Единственным зданием, возвышавшимся здесь, была деревянная водонапорная башня, огромный резервуар которой уже сровнялся с уровнем земли вследствие многолетних оползней, в то время как фасад продолжал оставаться на высоте двадцати ступеней. Перекос был слишком большим, чтобы можно было полагаться на этот склон. Отсюда действительно открывался превосходный вид на залив, но для того, чтобы возвести здесь дом, строителям потребовалось бы поднять его фасад футов на тридцать над землей, и только тогда задняя дверь оказалась бы на уровне земли. С другой стороны, молодые щенячьи лапы не нуждались в ровном напольном покрытии, и члены клуба рассудили, что хождение по наклонной плоскости может оказаться для них даже полезным. Поэтому участок был куплен, и у них еще осталось достаточно денег, чтобы приступить к строительству собачьего приюта.

Первым препятствием, на которое натолкнулись их благородные намерения, стали валуны. Сдвинуть их зубчатые пласты оказалось гораздо сложнее, чем кто бы то ни было мог себе представить. После того как были сломаны два трактора и один бульдозер, миссис Херб Том заметила: «Это все равно что пытаться сдвинуть головы этих идолов с острова Пасхи, когда туловища у них уходят в землю». Два выходных все члены клуба работали на укладке гравия, чтобы к месту строительства можно было подвозить необходимое оборудование. Однако плоды их деятельности с трудом можно было назвать дорогой. Она извивалась, как покалеченная змея, между неподвижных камней, и все же по ней можно было ездить. А на следующую ночь после завершения строительства легкая дрожь прокатилась по склону холма. Балла три-четыре, не больше. Если не считать того, что дорога исчезла. Она как растворилась в яркой зелени травы и кустарника. Просто верхняя часть холма сползла вниз и скрыла под собой всю грязь и мусор.

К концу лета энтузиазм Дворняг сильно поубавился. Естественно, никто не хотел выкупать землю у них обратно, и со временем участок превратился в место последнего упокоения. Сначала на нем хоронили только четвероногих, но потом как-то июньским днем туда был открыт доступ и для двуногих, которые не могли рассчитывать на получение лучшего пристанища.

Первым двуногим членом Ордена, удостоившимся чести быть похороненным на святой земле Дворняг, стал бедный полубезумный глухонемой по прозвищу Боб-Шпиц, хотя утверждать, что он ходил на двух ногах, значило бы сильно погрешить против истины. У Боба-Шпица не было пальцев на ногах, и он постоянно ходил на полусогнутых, так как нижняя часть позвоночника у него была парализована. Когда он передвигался, ему приходилось так низко нагибаться, что порой его всклокоченная борода мела по земле. Катастрофа, лишившая его рассудка, не пожалела и его тела. Как его звали на самом деле, так и осталось неизвестным. Имя «Боб» значилось на воротнике его рваной футболки, а его колючая борода и бакенбарды свидетельствовали о том, что он мог находиться в родстве со шпицами. Никто не знал, что с ним случилось, но горестное хныканье, которое он издавал каждый раз при виде краболовного судна, заваленного крабами и исхлестанного арктическими волнами, заставило многих догадаться о подробностях его биографии. Чем меньше оставалось королевских крабов, тем рискованнее приходилось работать краболовам. И тех, кому удалось пережить крушение, было нетрудно распознать. Как правило, они получали травмы позвоночника, когда на них обрушивались ящики с крабами, и разбивали себе коленные чашечки, когда судно переворачивалось. А за то время, что они дрейфовали на плотах в ожидании спасения, пальцы у них отмерзали, разбухали и начинали гнить. Так что, глядя на искалеченные тела, несложно было восстановить картину происшедшего.