Песня моряка

Станция Радиста располагалась в старой водонапорной башне на крутом склоне в конце улицы Кука и представляла собой дубовую бочку, закрепленную на шестах. Именно этот рыхлый склон и вынудил город четверть века тому назад установить новый металлический резервуар в противоположном конце. Федеральные инспекторы предупреждали, что деревянные шесты, вкопанные в такую сырую и рыхлую почву, неизбежно сгниют и сломаются, вследствие чего огромная кованая бочка скатится вниз, как водяная бомба в десять тысяч галлонов. Однако когда налетел ледяной ветер, сломались подпорки как раз у нового резервуара. И теперь поговаривали о том, чтобы снова запустить в действие старый. Городской совет соглашался — цивилизованное общество должно иметь водопровод, нельзя же до бесконечности носить воду ведрами из Квинакского ручья. К тому же кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем сюда смогут завезти материалы и оборудование для восстановления металлического резервуара? Конечно, для того чтобы воскресить старую башню, нужно было изгнать австралийского радиолюбителя и перевезти его куда-то в другое место. А этот чертов вомбат не желал ничего слышать и клялся, что не сможет смонтировать сложные устройства, если они будут разобраны! «Троньте хоть один проводочек, и дальше будете слушать друг друга. Вот тогда и посмотрим, в чем общество нуждается больше: в ваших драгоценных ватерклозетах или в радиосвязи с остальным миром!»

За всю свою жизнь дисквалифицированный австралийский доктор не чувствовал себя таким счастливым. Ему никогда не нравилась медицина — вырезать всякие язвы на мордах пастухов, копаться в задницах разных дамочек. Он всегда полагал, что дисквалификация решающим образом изменила всю его жизнь. После того как врачевание было для него закрыто, он смог обратиться к своему любимому занятию — радиоделу. Когда ему не удалось стать диджеем из-за заикания, он решил переквалифицироваться в звукоинженера и отправился в Аделаиду. А когда ему не удалось освоить новые компьютерные чипы, он украл все оборудование, которое только мог вынести на себе, продал его и на вырученные деньги купил билет к антиподам, то есть на Аляску. Когда он прибыл в Анкоридж, денег ему хватило только на то, чтобы купить допотопную коротковолновую станцию. После чего он выбрал своим новым местом жительства Квинак, так как это был единственный город, не имеющий собственной радиостанции. В течение последующих пятнадцати лет он перебивался с хлеба на воду, в основном существуя на те деньги, которые получил за Священные Целительные Шкуры. «Пропитаны настоящим эскимосским бальзамом! Рекомендуется протирать больное место дважды в день». Федеральная комиссия неоднократно пыталась прикрыть его деятельность, но ей так и не удалось найти дистрибьютера. Он победил и выжил. Он был Радистом, и кому какое дело до несчастного заики? «Эй, к-к-кто-нибудь есть н-н-на этой волне?»

И теперь, когда ни транзисторы, ни спутниковая связь не действовали, он всех держал в ежовых рукавицах. Он был прав: свежие новости им были нужнее, чем водопровод. Больше всего на свете люди нуждались в сообщениях из внешнего мира. Ради этих благих вестей они были готовы пи́сать на улице и часами — что часами? сутками! — осаждать шаткую башню, как религиозные фанатики священный минарет.

Однако за последние дни до них мало что доходило. Разрозненные сообщения поступали все реже или попросту были бессмысленными.

— Немцы! — кричал Радист в отверстие цистерны.— Я только что поймал что-то на немецком языке. Кстати, никто не знает, что значит «verboten boot»?

— Опасное положение,— перевел Вейн Альтенхоффен, чирикая что-то в своей записной книжке.

С каждым днем Альтенхоффен все более ревностно относился к своему журналистскому долгу; после того как спутниковая связь была прервана, старая добрая американская газета должна была взять на себя весь груз общественных обязанностей, и он не намерен был ими пренебрегать, даже если для этого ему потребовалось бы выпускать номера на печатной машинке.

Сначала сообщения поступали на всех коротких волнах от радиолюбителей со всего земного шара. Какой-то радист с танкера из Коста-Рики истерически верещал в течение суток на английском, испанском и языке, который доктор Бек называл «перепужским до усрачки». Чем больше нарастала паника, тем чаще пацан обращался к своим родителям из Юмы, штат Аризона, и каялся в своих прегрешениях — типа, да, мам, надо было оставаться в школе, как советовал папа… получить лицензию… и зачем только я раздолбал наш «мерседес»…

Сообщения прервались на полуслове в полночь, и больше его блеянье не возобновлялось.