Песня на заре

Аким Федорович не мог знать, что Гирш просил секретаря райкома позвонить председателю правления по поводу поездки дубовских участников самодеятельности на фестиваль. Гурко не захотел ставить Касатенко в трудное положение на заседании партбюро, которое непременно вынесло бы решение: послать участников самодеятельности в область и просить правление колхоза выделить средства на новые костюмы.

Когда Соболевский через час явился к Касатенко, тот, не дослушав его, хмурясь сказал:

— Какой может быть разговор! Костюмы закажем!

Затем, уже мягче, спросил:

— А что… действительно у Зои Гурко такой особенный голос?

— Редкого звучания и силы, — ответил Соболевский.

12

Прошли первые холодные дожди. Листва заметно пожелтела, травы поблекли, по сухим дорогам октябрьский ветер гнал опавшие листья.

Павел «пригнал» из Городища новые машины. Соболевский не покидал Дубовку, готовил художественный коллектив клуба к фестивалю. Мотря то и дело заглядывала на репетиции, как бы желая своим присутствием помочь Зое понять, что за человек Соболевский.

Накануне отъезда в областной центр самодеятельный хор организовал в Дубовке концерт.

Клуб заполнился задолго до начала концерта. Передние места заняли пожилые колхозники. В крошечном фойе гремел самодеятельный духовой оркестр…

Явился и Аким Федорович, официальный, важный. К нему подошел балагур и остряк, почтальон колхоза Тихон Макеев, один из тех, что всегда торчат в сельсовете, в правлении колхоза, в клубе и по любому вопросу имеют свое особое мнение. Высказывают они его несколько шумно, на собраниях сидят в первом ряду и подают реплики.

— Веселая жизнь пошла, Аким Федорович! А клуб наш тесноват стал, — громко сказал Тихон, так, чтобы все слышали. — Попраздновать народу негде.

— Праздновать вы мастера, — отмахнулся Касатенко.

— Верно. И работать умеем. У соседей вон какой клуб.

— У нас свои дела. Соседи за нас план выполнять не станут, — усмехнулся Аким Федорович, желая вызвать одобрение у тех, кто слушал его.

— Культурный отдых не потеха и делу не помеха, — не унимался Тихон, от которого трудно было отвязаться.

— Пора начинать, — тоном хозяина произнес Касатенко и пошел в зал.

Оркестр направился к сцене. Впереди шествовал его дирижер — трубач, бывший полковой музыкант Иннокентий Петрович, широкоплечий, рыжебородый человек. В торжественных случаях он надевает темный пиджак и начищенные до зеркального блеска сапоги.

На пиджаке у него красовались медали «За боевые заслуги», «За трудовую доблесть» и «За оборону Ленинграда». За ним следовал невысокий круглолицый конюх Василь Шевчук, весельчак с казацкими усами, в пиджачной паре и вышитой рубашке, прозванный молодежью «Тарас Бульба»… Он играл на тромбоне.

Несколько смущенные, за ними прошли музыканты-подростки с трубами, валторнами. Замыкал шествие бобыль с рачьими глазами, счетовод сельпо Игнат Иванович с басом-геликоном. На постоянные советы, что ему пора жениться, Игнат односложно отвечал: «Успею».

Оркестр слаженно сыграл марш из «Веселых ребят», и тотчас занавес раздвинулся.

Клубный хор под руководством учителя Красновского запел:

Прошуми, бескрайняя,
Песня урожайная!
Расскажи о наших солнечных делах.

Механизатор Петр Хромченко — баритон — исполнил знаменитый «Рушничок». Третьим номером выступал почтальон. Тихон Афанасьевич церемонно раскланялся со зрителями, приладил балалайку и запел невысоким приятным тенорком:

Вся бригада похвалялась
Трактористом Федором,
А на деле оказался
Федя — первым лодырем.

Частушка была встречена с шумным одобрением. Досталось от почтальона и другим нерадивым.

Наконец Красновский объявил: сейчас выступят участники фестиваля. На сцену вышло восемь певиц, девятая девушка — баянист. Все они были в ярких национальных костюмах, в туфлях на высоких каблуках. В середине группы стояла Зоя.

После хоровой песни вперед вышла Зоя. И хотя эту песню знали все, с малых лет не раз слышали ее по радио, все же когда Зоя запела: «Ой, нэ свиты мисяченьку…» — зал затих, завороженный чудесным голосом девушки.

Затем Зоя спела арию из «Запорожца за Дунаем», романс Данькевича и песенку Наталки Полтавки «Чого вода каламутна».

В заключение на сцене вновь появился почтальон Тихон Макеев с балалайкой:

— Граждане колхозники и уважаемые зрители! Вчера в нашей Дубовке произошел бабий бунт. Самый настоящий. А? Кто не верит, пущай выйдет сюда на сцену и всенародно скажет: не верю. Есть желающие? А между прочим, многие могут подтвердить, что такой бунт произошел. Кто знает — был бунт?

Из зала раздались голоса:

— Был. Сами видели. Еле уняли их.

Это кричали специально подготовленные Тихоном зрители. Многие в зале поверили и спрашивали друг у друга: что за бабий бунт?

— А чего, спросите, требовали бабы, извиняюсь, женщины довольно пожилого возраста? Хотим, говорят, участвовать в вашей самодеятельности. Петь хотим. «Валяйте, говорю им, только без крику и шума». Вот они и пришли. Выпускать их или нет?