…Место, в котором ей сейсвет тоже нельзя было задерживаться. Приветственно кивнув уже ставшему практически родным работнику Храма Знаний, орка кратко осведомилась о новых книгах и взяла обещанный ею Лито орко-ангельский словарь. И с неохотой покинула своё личное спасительно переключающее внимание, восстанавливающее и оживляющее место Силы, продолжив свой путь и размышления. За ними дорога до шаманских палат прошла незаметно.
Влетев в палатку ангела без предупредительного хлопка, бойбабка устало плюхнулась на пуф, только поняв, что произошло.
– Прости, что без хлопка… задумалась. Хорошо, что ты не заметил, потому как тоже… Что ты там так сосредоточенно делаешь?
– Ничего страшного, – рассеянно отмахнулось чем-то занятое существо. – Наши жилища вообще прозрачны. И, задумавшись, ты можешь пойти насквозь в любой момент…
Ангел приветственно сверкнуло, не поднимая головы от прозрачной «рукописи». Орка встала, чтобы тихо положить словарь на тумбочку рядом с кроватью Лито и зачарованно уставилась на процесс "письма", который видела уже не в первый раз в первый раз.
– А, ну да. У вас же и мысли всеми и на большом расстоянии читаемы. Чего уж тут в принципе скрывать.
– Ага… Не получится. Да и незачем… Слушай. Подожди момент. У меня… тут.... созрела идейка песни… – пояснило Лито, что-то убирая в записях изящным жестом и парой движений пальцев добавляя новое. – Надо записать. Отдых… пошёл мне на пользу.
"Ну ни мха себе "отдых"!" – мысленно усмехнулась Орка и с готовностью вернула в шатёр тишину, молча замерев в углу.
Дитя света сосредоточенно вносило в свой листик правки и заметки, и через какое-то время принялось мурлыкать, помахивая в такт рукой. Негромкие чарующие звуки поплыли по шатру, завораживая и гипнотизируя, унося с собой куда-то…
Куда-то туда, где отягченной загруженным проблемами старого усталого тела душе становилось невыносимо легко и оттого неоркски больно.
Вот, почему она ненавидит искусство. Оно напоминает ей о том, что её начинка – это не только кишки.
Орри с досадой стёрла натруженной рукой непрошенную предательскую жидкость с морщинистой щеки. Музыка целительно выводила застывшие внутри эмоции. То, на что обычно не хочешь смотреть. Но то, что обыкновенно никуда оттуда не девается, напоминая о себе с незавидной периодичностью.
В общем, она вновь почувствовала грусть. И досаду за всю свою навозную жизнь, в которой было так мало чудесных моментов и прекрасного.
Вдруг пение резко прервалось, не дав ей толком погоревать над своей тяжкой судьбинушкой.
«Неужели внутри не осталось ничего, кроме горечи и зависти?»