Песня первой любви

— Пошли, — согласился Жуков и на глазах у всех поцеловал девку, с готовностью подставившую ему красные губы.

И они ушли. А веселье после некоторой заминки не только продолжилось, но и восторжествовало. Стали играть в «почту» и «море волнуется». Я помню, выиграл картонную дуду.

Но не все играли. За кулисами, у пыльного задника с изображением колхозника, несущего сноп, и сталевара в войлочной шляпе, и конника на коне, и пулеметчика у пулемета, плакала комсорг 9 «а» класса Валя Конь. Одетая в аккуратненькое форменное платьице с беленьким воротничком и фартучком, и с пепельными кудряшками, и с чисто вымытым личиком, и с золочеными часиками на запястье, она плакала на руках у Зинаиды Вонифантьевны, приговаривая ей:

— Ах, Зинаида Вонифантьевна! Ах! Ведь все-таки в нем тоже есть много хорошего, чистого и светлого. Он лобзиком выпиливает. У него есть щенок Дружок. Не надо с ним так.

— Пойми, девочка, — с мудрой улыбкой говорила Зинаида Вонифантьевна, — мы обычно идем на это как на крайнюю меру. Уж лучше сразу отсечь больной орган, чем позволять ему гнить дальше. Это — полезнее и для тела, и для органа, — с мудрой улыбкой говорила Зинаида Вонифантьевна.

А неподалеку мыкался Завман.

* «Наш джаз» — как шепотом называли мы его в кулуарах (в туалете). — К джазу отношение было тогда крайне подозрительное, как к продукту разложения буржуазной культуры. М. Горький именовал его «музыкой толстых», а Никита Хрущев — «шумовой музыкой жаст».

…«вечного пера»… — Так именовали первые появившиеся в СССР авторучки, которыми, кстати, сначала не разрешали писать в школе, куда ученики приходили со своими стеклянными чернильницами-«непроливайками».

Котелок походный прохудился

У деды Прони был медный котелок, в котором он варил пшенную кашу и гороховый суп.

Деда Проня очень любил котелок. Он его чистил песком речным, пока в городе не стал кругом асфальт. А потом — пастой «Скаидра» по цене 60 копеек пластмассовая баночка.

И вот надо же — котелок походный прохудился.

Деда Проня налил воды и включил электроплиту, а электроплита зашипела от котелка. И шипела, и шипела, и шипела.

А у деды Прони имелся также телефон. Деда Проня набрал номер под названием «Бюро добрых услуг».

— Алё!

А ему в ответ:

— Бюро добрых услуг.

— У меня… эта… котелок. Надо лудить, — объяснил деда Проня.

«Добрые услуги» сильно задумались:

— Как вы сказали?

— Лудить. Надо лудить. Оне… он прохудился. На донышке дырочка маленькая. Надо лудить.

— То есть вы хотите, дедушка, чтобы мы дырочку как бы заштопали? — добро рассмеялись «добрые услуги».

— Ну.

— Мы этого не делаем. Мы болоньевые плащи штопаем, кожгалантерею. Впрочем, ладно. Оставьте телефон. Я позвоню.

Довольный деда Проня, потирая старые руки, сходил к холодильнику и отрезал кусок рыбного пирога, купленного в домовой кухне. Пирог он запил кисло-сладким квасом, приобретенным на том же углу из цистерны.

Покушав, сел у телефона и стал дремать, дожидаясь сигналов.

…Старый дом снесли, выделив однокомнатную квартиру. Старуха давно померла. Дети разъехались по белу свету.

Аккуратненький старичок, содержащий себя в полном порядке. Рубашка, штанишки — из прачечной. Оттуда же — свежие простыни. Деда Проня сам нашивал свою именную метку. 3С625.

— Ты бы женился, Проня, — говорили ему друзья. — Одному не светит.

— Я не один. Со мной весь советский народ, и прачечная под боком, — обычно отвечал Проня. И глаза его не туманились.

— Помрешь, и никто не определит, — сулили друзья.

— После смерти моя смерть меня не интересует. Давайте-ка лучше споем.

И они запевали — три друга: Проня, Ваня и Николай.

Течет реченька да по песочичку-у, Золотишко моет…

…Дзы-ынь. Разбудил телефонный звонок.

— Насчет котелка вы звонили? В общем — нигде. Придется вас огорчить. Подобного вида услуг не оказывается.

— И что мне делать?

— А я откуда знаю? Ха-ха-ха! Кастрюлю купите, эмалированную.

— Ты со мной, барышня, шутки не шути, — обиделся деда Проня.

— Вы простите, я так… Старик, — пояснила барышня кому-то шепотом. — Впрочем, попытайтесь на углу Засухина и Кривцова, там есть один, Сеня его зовут.

— Вас понял. Благодарю. Вас понял.

— Я вас давно понял, — бормотал деда Проня, выходя на улицу.

Чистый старик в черном длинном драповом. Укутанный в тепленький шарфик. Черная кепка. 3С625.

В мастерской он сразу сообразил, который из них Сеня. Тот сидел в свободной позе, но вид имел деловой. Плотненький молодой человечек с кудрявыми бачками. Нейлоновая сорочка и яркий широкий галстук.

— Сень, а Сень, ты подь сюда, — сказал дедушка.

— Это вы меня? — приподнялся Сеня, беседовавший за загородкой с двумя вальяжными дамочками. Одна шутя била Сеню замшевой перчаткой по волосатым пальцам.

— Если ты Сеня, так тебя.

— Я Сеня.

Дамочки не смотрели на просителя. Деда Проня только открыл рот, чтобы сказать дело, но тут вдруг совсем рядом дико рявкнул магнитофон, и обоеполый голос взвыл:

А Я Жду у моря, жду у моря — При-хо-ди!