Песня полной луны (СИ)

Майлз вывалился прямо на улицу, под начинающийся дождь. Как был — в одних джинсах и футболке, в старых кедах, которые таскал в доме. Рванул к машине.

Твою мать, ключи!

Он оставил гребаные ключи от машины в квартире!

Возвращаться туда Майлз не хотел ни за какие коврижки. Телефона в карманах тоже не было, остался на диване, где он и уснул, пока листал ленту Инстаграма под ужастик.

Он даже не мог написать Оуэну.

Отчаяние застыло на языке, как дождевые капли.

«Пошла эта сука нахер», — повторял Майлз про себя, как какую-то буддистскую мантру. Если он не может позвонить Оуэну, придется до него добраться. Видимо, пешком, хотя кеды промокнут к чертям. Хорошо, что он умеет бегать, и в школе был лучшим в легкой атлетике.

Он бросился бежать вниз по улице.

…и не сразу заметил, что его преследуют.

Чья-то тень скользила за ним. Пахло мокрой собачьей шерстью.

Почему-то снова стало страшно, так страшно, будто сама смерть дышала ему в спину. Майлз выругался вслух, на полном ходу свернул в какой-то переулок за местным пабом.

Фонарь мигнул и погас, погружая улочку в кромешную, вязкую тьму.

Майлз уперся в тупик.

Низкое, злобное ворчание раздалось за его спиной.

Дыхание застревало в горле, мешалось с криком. Завопить почему-то никак не получалось.

Что это, нахрен? Бешеная собака?

Может, здесь есть, чем защищаться?

Майлз обернулся. Присел на корточки, зашарил вокруг в поисках хотя бы камня или палки.

В темноте вспыхнули желтые глаза — слишком высоко над асфальтом, чтобы оказаться собачьими.

А потом его пригвоздило к мокрой земле тяжелым лохматым телом, а острые зубы впились в горло прежде, чем он успел заорать.

* * *

Он ворчал, разрывая чужое горло клыками; кровь хлынула теплым потоком с привкусом металла. Когти полосовали плоть, разрывая кожу и мышцы. Потянув зубами кишки из разодранного брюха, он мотнул головой, и кровь брызнула в разные стороны.

Первым делом он отгрыз своей жертве хер с яйцами, выплюнул и запихал тому в рот. Он чувствовал, что Холли довольна, что её душу, застрявшую среди людей, немного отпускает.

Ему не нравился вкус человеческой плоти, не нравилась кровь, отдающая железом, но месть подслащивала трапезу не хуже сахара.

Дождь загнал жителей Шарлоттауна по домам, и никто не видел, как окровавленный, изуродованный труп утащили в канализационные трубы.

Туда, где даже работники канализации его не найдут, пока он не захочет.

Для этого было ещё слишком рано.

Глава пятнадцатая

Кэрри снился лес.

Она слышала, как хрустят под ногами тонкие ветки и шелестят листья, опавшие на землю бурым ковром. В этом странном сне она почему-то чувствовала и холодный тонкий ветерок, забиравшийся под ткань худи, и ветви деревьев, цепляющиеся за её волосы; а что-то будто подталкивало её в спину, гнало вперед.

«Я сплю, — подумала Кэрри. — А если я сплю, то сон должен закончиться, ведь так?»

Ей всегда было легко отличать сон от яви. Сны для неё были чем-то, из чего она могла выбраться, достигнув определенной его точки, а там и выход находился сам по себе. Поэтому кошмары, даже самые липкие и жуткие, не были для неё чем-то по-настоящему пугающим.

Но сейчас в животе у Кэрри ворочалось смутное тревожное ощущение приближающейся беды. В воздухе тонко пахло ржавчиной. Этот запах ей был знаком.

Среди деревьев что-то мелькнуло.

Почувствовав, как желудок делает кульбит, Кэрри приказала себе проснуться. Она обязана проснуться, потому что иначе никак, она должна проснуться, иначе увидит что-то ужасное. Что-то, чего не хотела бы видеть. Она должна, должна открыть глаза.

Но проснуться не получалось.

Кто-то был там.

Кто-то чавкал, будто поедал что-то, и урчал от удовольствия.

Кэрри знала, что не хочет этого видеть. Она замерла, прислонившись ладонью к стволу одного из деревьев; сердце норовило пробить ребра и выпрыгнуть из груди. Ощущение опасности было липким, как плёнка пота на коже.

«Ты должна проснуться», — подумала она. Ущипнула себя за локоть, но это не помогло. Фантомное ощущение боли было слишком слабым.

Утробное ворчание стало громче. Кэрри стиснула зубы так, что ей показалось, они вот-вот крошевом осыпятся на язык. Ворчание было слишком голодным, слишком животным, и она понимала, что лучше убираться отсюда. Проснуться. Проснуться.