Песня сирены

Я и Хессенфилд оказались в таком же согласии, какое было у меня с Бо. Нас переполняла чувственность, и мы делились ею. Он вел себя со мной, как нежный любовник, и я простила ему его грубость.

Едва забрезжил свет, как он подошел к окну. Он высматривал в море корабль.

— Их нет, — вздохнул он почти с облегчением в голосе.

* * *

Прошел еще день, который казался очень долгим. Все ждали прибытия корабля. Я перевязала раны генералу. Джентльмены, очевидно, сочли, что я умею делать это лучше, чем кто-либо из них, и с молчаливого согласия возложили на меня эту заботу.

Генерал не совсем понимал, где находится, и потому не задавался вопросами о причине моего присутствия. Я была рада этому. Закончив перевязку, я пошла на кухню, чтобы приготовить еду для всей компании. Мне потребовалось только выставить ее на стол, ибо те, кому принадлежал этот дом, в избытке запаслись провиантом.

Все утро я испытывала неловкость, встречаясь взглядом с Хессенфилдом. Похоже, он прекрасно понимал, что я чувствую, и мне стоило большого труда изображать возмущенную насилием пленницу. Он догадывался, что мною владеет страсть, и был достаточно опытен, чтобы оценить мою натуру. В какой-то момент он подошел ко мне сзади, обнял, прижал к себе, и я почувствовала, как он целует меня в ухо. Он вел себя, как настоящий любовник, и это меня смущало.

Мне было неудобно смотреть в лицо другим, ведь все знали, что произошло. Хессенфилд, без сомнения, пользовался у них репутацией ловеласа: воспитанник Бо.

Он научил меня кое-чему: я поняла, что нуждалась не в Бо, а просто в мужчине, который мог бы удовлетворить меня, проделав со мной все то же, что и Бо.

Наступила ночь, и мы снова остались наедине. Он прижал меня к себе и сказал:

— Как хорошо, что корабль сегодня не пришел…

— Глупый ты человек, — ответила я. — С каждым днем нам грозит все большая опасность.

— Я готов рисковать ради еще одной ночи с тобой. Мы лежали на большой постели под балдахином…

На такой же точно постели я не раз лежала в объятиях Бо.

— Скажи, а ты меня хоть чуточку любишь?

Я не ответила, и он продолжил:

— По крайней мере, ты не испытываешь неприязни ко мне. О, Карлотта, кто бы мог подумать, что так все обернется? Я не переставал мечтать об этом, начиная с того момента, как только мы встретились в гостинице, и мне не хотелось бы, чтобы что-нибудь изменилось.

Он поцеловал меня, и я постаралась скрыть желание, которое он так легко возбуждал во мне.

— Не надо притворяться, милая. Нет ничего зазорного в том, что ты трепетная женщина. О, Боже, как бы я хотел, чтобы все обстояло иначе: не было и нет никаких заговорщиков, и мы с тобой встретились бы не в сельской гостинице, а скажем, при дворе. Я увидел бы тебя и полюбил. Я просил бы твоей руки. Представь себе, что все было именно так, и скажи, как бы ты поступила?

— Я была бы вынуждена ответить тебе согласием.

— Ну, конечно же, Карлотта. Если бы ты отказалась от меня, я увез бы тебя в какое-нибудь отдаленное место, вроде этого, и доказал бы тебе, что ты не можешь жить без меня. Согласилась бы ты тогда, чтобы я стал твоим мужем?

— Подозреваю, что твое доказательство просто обернулось бы моим совращением. В таком случае мне пришлось бы сказать тебе «да».

— Милая Карлотта, мне остается только молиться, чтобы корабль не появился и завтра.

Я ничего не ответила ему из боязни, что слова выдадут мои чувства.

* * *

Я поймала себя на мысли, что влюблена в него. Следует помнить, что все мы находились в возбужденном состоянии. Над нами нависла угроза смерти. Мне казалось маловероятным, что меня оставят в живых. Даррелл был прав: я слишком много знала. Хотя заговорщики караулили меня и днем и ночью, все же были моменты, когда они теряли бдительность. Я могла воспользоваться этим и сбежать от них.

Я стала думать о побеге. Можно было дождаться, когда Хессенфилд крепко заснет, встать с постели, найти ключ от двери, выйти из дома, вывести из конюшни лошадь и уехать. Хессенфилд взял на себя большой риск, сохранив мне жизнь. Заговорщикам, как и мне, грозила смертельная опасность, и эта близость смерти сказывалась на всех нас. Я никогда не испытывала такой жажды жизни. Я как бы отделилась от прошлого. Я изменилась: не то, чтобы я чувствовала себя счастливой, но я как будто ожила.

Я жила каждым часом и не хотела заглядывать в будущее, но оно не давало мне покоя. Рано или поздно сюда прибудет корабль, чтобы забрать заговорщиков. Что будет со мной? Быть может, Хессенфилд проткнет меня шпагой? Нет, он этого не сделает. Не сделает? Но ведь он навязал себя мне, он мог просто изнасиловать меня.