Песня сирены

Лишь сейчас девушка поняла, в какой кошмар её угораздило попасть. Такое даже представить страшно: она задержана за убийство, и не кого-нибудь, а Марининой бабушки! Успокаивало другое – не она одна вызвала сомнение у следствия. Тем более есть топор, на котором в любом случае остались чьи-то отпечатки. И она была больше чем уверена, что принадлежат они Камаеву. Мерзавец, как он мог свалить на неё вину!

Камера оказалась узкой, и скоро здесь стало очень душно. Стены были грязными, на них пестрели похабные надписи и изредка пробегали какие-то насекомые. Маленькое окошечко почти у самого потолка скрывали толстые решётки.

От всего этого Лавра расплакалась. На душе стало так противно и гадко. К тому же шрам на животе не переставал болеть. Гербер осторожно распахнула халат и проверила рану. Так и есть, во сне она ударилась обо что-то, и теперь шрам напоминает о себе. Хотя, может, её намеренно ударили… Ринат, к примеру. Где гарантии, что это не он отнёс крепко спящую девушку на улицу, подстроив весь этот ночной кошмар? Ведь кого-то же она видела во сне, помимо враждебной Аиды. И этот неизвестный человек вынес с кухни окровавленный топорик. Получается, в сонном состоянии Лавра столкнулась в прихожей с убийцей? Он сбил её, видимо, тогда и задев больное место. А потом вдруг возникла вода…

Лавра потрясла голову, приводя мысли хоть в какой-то порядок. Необходимо поделиться этими подозрениями с близким человеком, хотя бы с Мариной или с Глебом Валентиновичем, или даже с его супругой. С кем-нибудь, пока воспоминания свежи в её голове. Всё так и пронеслось перед глазами: чудесный Петербург с изящными площадями и дворцами, мрачный Греческий проспект, квартира Инги Михайловны, её язвительные замечания по поводу очередной «приживалы» в семье своего сына, застолье, мытьё посуды на кухне, перебранка с пенсионеркой, бессонница и подслушивание чужого разговора… И голос, отчаянный, надрывающийся, лишённый всякой надежды, который просил: «Лавра, убери топор… Не надо, я же для тебя, для тебя!»

Да, это кричала бабушка Холодовых, кричала тому, кто стоял перед ней с занесённым топориком, тому, кто оборвал её жизнь, и тому, кто столкнулся с Лаврой в коридоре.

– Гербер, готовься на выход! – вдруг гаркнул чей-то низкий голос, и на двери заскрипели плотные запоры.

– На выход? – переспросила она, утирая лицо от остатков слёз.

– Да, наши решили, что это не ты топором бабульку пришила. – Проход в камеру приоткрылся, и внутрь протянулась могучая рука одной из тех милицейских дамочек, что отняли у неё одежду и подвергли неприятным процедурам. – Там за тобой приехали, ждут в приёмной. Пошли, переоденешься там.

Лавра не верила в столь скорое освобождение. Впрочем, иного развития событий просто не могло быть, особенно после того, как она поведала следователю о странном разговоре между Ринатом и Ингой, который потом перетёк в ссору. Она невиновна, невиновна, невиновна! Только бы побыстрее покинуть это убогое место!..

В пустынной приёмной стоял Глеб Валентинович. Рядом с ним лежала прижатая к стене сумка, из которой торчали рукава Лавриной бежевой кофточки. Увидев знакомое лицо, Гербер не удержалась и обняла мужчину, будто бы вместо него обнимала родного отца. Она не отпускала его на протяжении минуты, а из глаз полилась новая порция слёз.

– Всё, всё, одевайся, – успокаивающе похлопал её по спине расстроенный Глеб Валентинович и вышел к дежурному, который просил расписаться в каких-то документах.

Обводный Канал при свете солнца поблёскивал мутными водами. Сегодня вдоль него двигался плотный поток машин, но пробок пока не наблюдалось. Поэтому автомобиль Глеба Валентиновича ехал без остановок, направляясь домой. Правда, вскоре хмурый господин Холодов свернул на другую улицу и направился вверх к мраморному памятнику. Здесь его внедорожник притормозил, развернулся на небольшой площадке и уткнулся в тротуар прямо перед оранжевой вывеской «HOT FOOD». Глеб Валентинович открыл бардачок, для чего-то вытащил оттуда скрытый в кобуре пистолет, осмотрел его и вернул на место.

– Нам нужно поговорить… без свидетелей, – объяснил он и вышел на улицу, громко хлопнув дверцей.

Лавре пришлось последовать за ним. Он начинал её пугать.

Мужчина направился в кафе, откуда лилась музыка. Внутри оказалось темно и прохладно. Выстроенные у розовой стены столики пустовали, но у барной стойки сидела дюжина посетителей. Глеб Валентинович не стал задерживаться в этом зале, лишь щёлкнул пальцем пареньку в оранжевом фартуке, который в ответ кивнул и скрылся за прилавком. По пути тот захватил несколько тарелок и поспешил на кухню. Отец Марины прошёл дальше, пока не выбрался в другой зал, обставленный намного солидней первого, но такой же безлюдный.

– Глеб Валентович, мне очень жаль, что с Вашей мамой случилось такое… – решила Лавра заговорить первой, устраиваясь по его приказу за накрытый стол.