Она закончила с лампами и повернулась, чтобы получше разглядеть Джоша и Свон.
Леона Скелтон была низкой и широкой, носила толстый розовый свитер, прикрытый сверху рабочим халатом, и меховые розовые шлепанцы на ногах. Квадратное лицо казалось вырезанным из яблока и высушенным затем солнцем: на нем не было ни одного гладкого места, оно все было покрыто трещинками и морщинами. Большие выразительные голубые глаза были окружены паутинкой морщин, и глубокие линии на широком лбу выглядели будто выровненные полосы глины. Джош прикинул, что ей лет 65–70, хотя завитые, убранные назад волосы оставались ослепительно рыжими. Теперь, когда ее взгляд бродил между Джошем и Свон, ее губы тихо двигались, и Джош увидел, что некоторые из передних зубов серебряные.
– Дева Мария,– сказала она спокойно. – Вы горели, да? О, Господи… Извините, я не хотела разглядывать так пристально, но… – Она посмотрела на Свон, и ее лицо, казалось, изменилось от боли. Слабый проблеск слез появился у нее в глазах. – О, Господи,– прошептала Леона. – О, Боже мой, вы двое были… так много испытали.
– Мы живы,– сказал Джош. – Это главное.
– Да,– согласилась она, кивая, и опустила глаза. – Извините меня за грубость. Я была воспитана значительно.
– Леона,– раздался дребезжащий голос мужчины, и он снова задыхался в приступе кашля.
– Я лучше погляжу за мужем,– сказала она, покидая комнату через дверку. Пока ее не было, Джош оглядывал комнату. Она была полна стоящей беспорядочно мебелью, потертый зеленый коврик лежал напротив камина. Он побоялся подойти к зеркалу, висевшему на стене, и пошел к стеклянному буфету неподалеку. На полках в буфете лежали дюжины хрустальных шариков различных размеров, самые маленькие размером приблизительно с гальку, а наибольшие размером с два кулака Джоша. Большинство из них были размером с бейсбольный мячик и выглядели совершенно прозрачными, хотя некоторые были бледно–голубыми, зелеными или желтыми. Добавлением к коллекции были различного вида перья и какие–то кочерыжки от кукурузных початков с разноцветными вкраплениями.
– Где мы? – спросила Свон, по–прежнему крепко прижимая Пирожкового Обжору. Под глазами у нее от усталости были темно–лиловые круги, и жажда жгла ей горло.
– Маленький город под названием Салливан. Здесь тоже сохранилось не многое. Мне кажется, что здесь все погибло, за исключением этих людей. – Он подошел к каминной полке и стал изучать несколько фотографий в рамках, вставленных там. На одной из них Леона Скелтон сидела на крыльце рядом со смеющимся, толстым мужчиной средних лет, который мог больше похвастаться животом, чем волосами, но глаза были молодыми и немного озорными за очками в тонкой оправе. Он обнимал Леону одной рукой, а другая, казалось, двигалась по ее коленке. Она смеялась, обнажая сверкающие серебряные зубы, и была, казалось, лет на пятнадцать моложе, чем сейчас.
На другой фотографии Леона качала в руках как ребенка белого кота, лапы которого раскачивались в воздухе. На третьей фотографии человека с большим брюхом был вместе с молодым парнем, они оба держали удочки и демонстрировали очень большую рыбу.
– Это моя семья,– сказала Леона, входя в комнату. – Моего мужа зовут Дэви, нашего сына Джо, а кошку Клеопатра. Она звалась Клеопатрой, я имею в виду. Я похоронила ее около двух недель назад. Закопала ее далеко, так, чтобы никто не мог до нее добраться. У вас–то есть имена, или вы инкубаторские?
– Я – Джош Хатчинс. Это Сью Ванда, но я зову ее Свон.
– Свон,– повторила Леона. – Прелестное имя. Рада познакомиться с вами обоими.
– Спасибо,– сказала Свон, не забывшая, оказывается, о хороших манерах.