Песня Сван. Книга первая

Панорама разрушения производила впечатление апофеоза ужаса и вызвала у нее оцепенение, потому что ее сознание достигло границ восприятия и было в шоке, когда все стало восприниматься так же, как и фанерные фигурки из представлений, виденных в детстве: Джетсоны, Гекльбери Хаунд, Майти Маус и Три Поросенка. Она съежилась на вершине холма под порывами воющего ветра и невидящим взором смотрела на руины, на губах ее застыла слабая улыбка, единственная здравая мысль билась в ее мозгу: – О Иисус, что же случилось с этим волшебным уголком?

И ответом было: – Все пропало, все уничтожено.

– Вставай,– сказала она себе, ветер сдул эти слова с ее губ. – Вставай. Ты что, собираешься оставаться здесь? Здесь нельзя оставаться! Вставай! Иди по одному шажку. Один шаг, а потом еще один, и ты придешь, куда тебе нужно.

Но прошло много времени, прежде чем она опять смогла идти, и она, спотыкаясь, побрела как старуха вниз по другому склону холма из обломков, бормоча про себя.

Она не знала, куда идет, да и не особенно беспокоилась об этом. Молнии стали сверкать все чаще, землю потряс удар грома; черный, противный моросящий дождь посыпался из облаков, сильный ветер иголками колол ей лицо.

Сестра Ужас, спотыкаясь, брела от одного холма к другому. Вдали почудился женский вскрик, и она отозвалась, но ответа не было. Дождь полил сильнее, и ветер бил по лицу.

И тут, она не знала, сколько времени прошло, она подошла к краю завала и остановилась около смятых остатков желтого такси. Возле нее был уличный указатель, согнутый почти в узел, и на нем было написано: Сорок Вторая улица. Из всех зданий улицы осталось стоять только одно.

Кассовая будка кинотеатра “Эмпайр Стейт” все еще мигала огнями, рекламируя “Лики смерти, часть 4” и “Мондо Бизарро”.

По всем сторонам от кинотеатра здания превратились в выгоревшие каркасы, но сам кинотеатр нисколько не пострадал. Она вспомнила, как проходила мимо этого театра предыдущей ночью и как ее зверски столкнули на мостовую. Между ней и кинотеатром плавала дымка, и ей показалось, что через секунду кинотеатр исчезнет, как мираж, но когда дымку сдуло, кинотеатр остался стоять на месте, и на будке продолжала вспыхивать реклама.

Отвернись, сказала она себе. Убирайся отсюда к чертям!

Но все же сделала шаг по направлению к нему, а затем еще шаг, и пришла потом туда, куда вовсе не хотела. Она стояла перед дверями кинотеатра и чуяла запах попкорна с маслом, тянувшийся из него.

Нет! – подумала она. Это невозможно.

Но это оказалось так же возможно, как в считанные часы превратить Нью–Йорк в сметенную смерчем свалку на пустыре. Глядя на двери кинотеатра, Сестра Ужас осознала, что правила в этом мире неожиданно и круто изменились под действием силы, которую она была еще не в состоянии понимать.

Я схожу с ума, сказала она себе.

Но кинотеатр был реальностью, так же как и запах попкорна с маслом. Она сунулась в билетную кассу, но там было пусто; тогда она собралась с силами, подержалась за распятие, висевшими на цепочке у нее на шее, и вошла в двери.

За стойкой контролера никого не было, но Сестра Ужас слышала, как шло кино в зале за выцветшим красным занавесом: раздался скрипучий грохот автомобильной катастрофы, и затем выразительный голос диктора:

– А вот перед вашими глазами результат столкновения на скорости шестьдесят миль в час.

Сестра Ужас прошла за стойку, стащила пару плиток шоколада и уже было собралась съесть одну из них, как вдруг услышала звериное рычание.

Звук усиливался, переходя в человеческий хохот. Но в нем Сестре Ужас послышался визг тормозов на скользком от дождя шоссе и детский пронзительный, разрывающий сердце крик: “Мамочка!”

Она зажала ладонями уши, пока детский крик не исчез, и стояла до тех пор, пока не ушел из памяти его отзвук.

Смех пропал тоже, но тот, кто смеялся, кем бы он ни был, сидел там и смотрел кино посреди уничтоженного города.

Она откусила полплитки шоколада, прожевала и проглотила ее. За занавесом диктор рассказывал об изнасилованиях и убийствах с холодной медицинской дотошностью. Экран был ей не виден. Она съела вторую половину плитки шоколада и облизала пальцы.

Если этот ужасный смех раздастся опять,– подумала она,– она сойдет с ума, но ей нужно видеть того, кто так смеется.

Она подошла к занавесу и медленно, очень медленно отодвинула его.

На экране было окровавленное мертвое лицо молодой женщины, но это зрелище больше не в силах было испугать Сестру Ужас. Она видела профиль головы, кто–то сидел в переднем ряду, лицо его было повернуто вверх к экрану.

Все остальные места пустовали. Сестра Ужас вперилась взглядом в эту голову, лица она не видела и не хотела видеть, потому что кто бы или что бы это ни было, оно не могло быть человеческим.

Голова неожиданно повернулась к ней.

Сестра Ужас отпрянула. Ноги ее были готовы бежать, но она не дала им сделать это. Фигура на переднем ряду рассматривала ее, а фильм продолжал показывать крупным планом лежащие на столе вскрытые трупы погибших людей. И тут фигура встала со своего места, и Сестра Ужас услышала, как под его подошвами хрустнул попкорн.