Песня светлячков

Вылезаю из машины, вхожу в здание тюрьмы, называю дежурному себя и к кому иду на свидание. Обычная еженедельная процедура. Слева от входа – камера хранения. Выкладываю в свободную ячейку бумажник, мобильник и ключи, запираю ее. Затем пересчитываю ряды ячеек и их число в каждом ряду. Для чего? Скорее всего, потому что нервничаю. Тяжелая дверь, за которой находится комната свиданий, всегда вызывала у меня настороженное чувство. Это и понятно: за ней – совершенно иной мир. Почему-то всегда я читаю объявления о времени свиданий и о том, как вести себя в случае пожара. Здесь же висит список запрещенных к проносу предметов. Под ним – предупреждение об ответственности за нарушение правил. «В случае попытки передать заключенным…» Я всегда останавливаюсь на слове «заключенные». Оно вызывает у меня чисто физическую боль, словно кто-то лезет мне в грудь и сжимает в кулаке мое сердце.

Иду по ослепительно-белому коридору. Здесь все белое: плитки пола, плитки стен. Стерильность, как в операционной. С потолка льется яркий люминесцентный свет; настолько яркий, что я почти вижу на полу собственное отражение. Шагаю не спеша. Прохожу мимо дверей. Что за ними – не знаю и не горю желанием узнать. Мне навстречу идет женщина, ведя за руки двоих маленьких детей. Скорее всего, ходили на свидание к мужу и отцу. Меня в который раз ударяет мысль: «Но почему Брей должна находиться за решеткой?» Она не преступница. Для общества она не опасна. Она никого не убивала из садистских наклонностей или вследствие помрачения рассудка. Она не воровка, не торговала наркотиками. Ни над кем не издевалась. Ей здесь нечего делать! Впрочем, тюремным камерам все равно, кто в них сидит.

Коридор кончается поворотом. За углом – вход в комнату свиданий. Охранник показывает на свободный столик. Садись и жди. Слева от меня, на стене, – часы. Обычные черно-белые, тоскливого вида. Комната свиданий уставлена круглыми белыми пластиковыми столиками. Восемь из них уже заняты ожидающими. Люди пришли семьями. Только я явился в одиночестве. Вожу пальцем по поверхности столика и чувствую бороздку. Чем ее могли проделать? Наверное, чем-то острым, вроде распрямленной канцелярской скрепки. В воздухе пахнет чистящими средствами. От них у меня начинают чесаться ноздри. Делаю глубокий вдох, стараясь не чихнуть.

Смотрю на часы. Брей должна вот-вот прийти. Прижимаю руку к груди. Сердце колотится быстрее обычного. Почему для Брей было важно, чтобы сегодня я обязательно пришел? Что она собирается мне сказать?

Я погрузился в свои мысли и не сразу замечаю Брей, идущую ко мне. На ней обычный тюремный наряд: оранжевый комбинезон, белые носки и белые сандалии на толстой скрипучей подошве.

Встаю, улыбаюсь ей. Брей тоже улыбается, но я чувствую искусственность ее улыбки, и у меня сжимается сердце.

– Привет, малышка, – говорю я и слегка обнимаю ее.

Как я уже сказал, физические контакты здесь ограниченны.

Она крепко обнимает меня. В отличие от улыбки ее объятие вполне искреннее, но это лишь ненамного поднимает мне настроение. Волосы Брей увязаны в тугой конский хвост. На лице, естественно, никакой косметики. Чувствуется, она устала и физически, и морально. И все равно Брей остается для меня самой красивой женщиной.

Мы садимся.

– Две недели, – говорю я и широко улыбаюсь, пытаясь прогнать тягостное настроение. – Оглянуться не успеешь, и ты уже дома.

– Элиас, – произносит Брей, и у меня замирает сердце.

Сам не знаю почему, но меня охватывает дурное предчувствие. Сглатываю, пытаясь прогнать спазм в горле, но на его месте тут же появляется другой.

– Что-то случилось? – спрашиваю я.

Она делает глубокий вдох, потом вытирает под левым глазом. И вдруг… улыбается! Я совершенно не понимаю ее состояния. Меня охватывает любопытство. Может, она решила меня разыграть? Я тоже улыбаюсь.

– В чем дело?

– Ни в чем, – отвечает Брей и тянется к моим рукам.

Ее пальцы такие хрупкие и совсем холодные. Она наклоняется и целует мои теплые мозолистые пальцы. Охранник имеет право пресечь наши нежности, но сейчас я об этом не думаю.

– Тогда почему в письме ты написала, чтобы сегодня я обязательно приехал?

– Просто хотела тебя видеть. – Она отводит руки.

– Но ты же знала, что я обязательно приеду. В твоем письме было что-то… тревожное. Во всяком случае, я так почувствовал. Малышка, может, есть что-то еще, о чем ты мне не рассказываешь?

– В общем… да. – Она вздыхает. – Но это так, ничего страшного.

– Но что это?

– Дату моего освобождения перенесли на девятое, – помявшись, нехотя отвечает Брей.

– Но почему? Конечно, четыре лишних дня – это совсем не много, однако…

– Мне объяснили… они не успевают подготовить документы.

Сейчас главное – не показать Брей, что я огорчен, и поддержать ее.

– Малышка, в тюрьме тоже есть бюрократия, – снова улыбаюсь я. – Жаль, конечно, этих четырех дней. Но у нас впереди целая жизнь. Все будет отлично. Согласна?

Она кивает.

Причина названа, но легче мне не становится. Возникает ощущение, что Брей мне врет. Но зачем? С какой стати ей врать?