Песня цветов аконита

— Хорошо, — Благословенный положил руку ему на плечо. — Идем.

* * *

Ласточки летят по небу. Невесомые, серебристые — если сбоку смотреть. Быстрые. Они и за море летают. А потом — обратно, домой. Быть может, ему подарят радость — увидеть море. Когда-то он мечтал об этом. А теперь разучился мечтать.

По ночам в саду горели разноцветные фонарики, похожие на замерших светляков, а днем летали огромные бабочки, и больше всего было странных, черно-зеленых.

Деревья с огромными шершавыми листьями и туи с темными узкими веточками — всему находилось достойное место.

Но особенно — цветы. Их сажали под каждый сезон — свои, каждым уголком сада можно было любоваться часами. Садовники трудились не покладая рук.

Казалось, куда ни глянь, картина предстанет одна краше другой, и не было ничего лишнего. Тхай любили воду — в саду были фонтанчики, похожие на ракушки, маленькие бассейны с водой и ручейки, бегущие по выложенному камешками руслу.

Соседи тхай, сууру-лэ, подстригали кусты, делая их похожими на оленей, рысей и прочих зверей. Тхай не одобряли этого — они создавали живые изгороди, оплетали ажурные решетки и невесомые беседки вьющимися растениями. Беседки, похожие на парящих медуз и перевернутые венчики цветов.

И красная туя росла в саду — три маленьких дерева. Больше не надо. Ее ветки кладут в огонь, провожая того, кто уже не вернется, — и айри приходят за ним. А северяне в Тхэннин засыпают ветку землей. И айри приходят на зов. Если не сделать так или не сжечь веточку красной туи после, коли уж сразу не оказалось, — долго будет бродить душа…

В саду он виделся с Иримэ. Йири знал, что она просила повелителя разрешить им беседовать иногда — и это было позволено.

Незаметно для себя он почти привязался к этой всегда немного грустной женщине. Она часто посылала за ним — а как-то Йири решился сам окликнуть ее, увидев возле фонтана. На ней, как обычно, была серебристо-сиреневая накидка. Госпожа управляющая имела право на такие цвета. Йири знал уже: Иримэ — урожденная Первого круга, ее предки были родичами Золотого Дома. Выйдя замуж, она спустилась на ступень ниже, но все ее привилегии остались при ней, хоть и не могли быть переданы детям.

Иримэ, как всегда, приветливо кивнула ему. Ее руки, маленькие, аккуратно сложенные у груди, украшены были браслетами и кольцами с камнем-слезой, горным хрусталем.

— Иди сюда, мальчик.

Голос, грудной, переливчатый, как у горлицы, становился еще нежнее, когда она обращалась к Йири.

— Красиво тут, правда? Ты не покинешь нас зимой? На время холодов лесные духи засыпают или уходят в иную страну. А ты очень похож на них!

Иримэ сказала это, желая чуть-чуть поддразнить Йири. Она не ожидала, что юноша ответит всерьез.

— Меня так долго убеждали в том, что я не совсем человек, что я поверил. — Он положил ладони на резные перила. Солнце, оранжевое, просвечивало сквозь почти черное кружево листвы.

— Значит, я буду таким. Одним из тех, о ком рассказывают в сказках.

— Добрым? Или, быть может, страшным? — с мягкой улыбкой спросила дама.

— Неважно. Таким, каким нужно. Это место красиво, — продолжил он чуть погодя. — Пусть оно заберет мою тень.

— А как же твой господин? — Иримэ завернулась в накидку, словно озябла.

— Он хочет этого.

Йири оторвал взгляд от вечернего солнца, чуть нагнулся вперед, сжав крепче перила.

— Слушайте, госпожа!

Вечернее разноголосье цикад и сверчков заполняло сад. Йири продолжил:

— Нет. Я не чувствую себя человеком. Только таким, как они…

— Все никак не забудешь, что носил знак Исполнения?

— Разве это можно забыть? И — разве нужно? Даже если я посмею забыть, мне напомнят.

— Мальчик… тебе может напомнить что-либо только один человек. А он сам возвысил тебя.

— И кто же я? — донеслось до ее слуха — слова прилетели такие тихие, будто остерегались сами себя.

Иримэ призадумалась. Потом заговорила медленно, подбирая слова.

— Сиин — только слуги в личных покоях и украшения. К ним нет ревности. Если бы ты вышел не из Дворца Лепестков… весь двор страшно завидовал бы тебе.

— А теперь? Я больше не ношу треугольник из яшмы.

— Да. Но хотя двор уже узнал твое имя, он еще не понял, кем тебя считать. И… господин наш, боюсь, не знает тоже. Но ты не бойся. Верю, он поступит с тобой справедливо.

Она сжала висок, отодвинув украшение — розетку.

— Я не боюсь, госпожа.

— Ты расскажешь мне о себе? Я уже давно этого жду. — В ее тоне послышался мягкий упрек.

— Да, госпожа.