Улыбнувшись в ответ, она подумала о том, как нелепо скрипели на линолеуме ее теннисные туфли, и кивнула на них. Тони вопросительно приподнял брови, а догадавшись, о чем идет речь, рассмеялся.
— Никогда еще не встречал женщину, которую возбуждали бы звуки скрипящих подошв.
Дальше они уже смеялись вместе. Каждый при этом вспоминал эпизоды вчерашней ночи. И Элис с облегчением осознала, что ее нервная дрожь улеглась. Она даже смогла с облегчением вздохнуть. Как приятно было чувствовать себя расслабленной и спокойной рядом с этим человеком!
Тони протянул руку и легонько коснулся ее плеча.
— Помню, как заразительно ты смеялась в детстве, когда мы собирались у вас в гостиной. Я наблюдал за тобой. Ты была словно шаровая молния.
Конечно, дома, в Саммерсвилле, Элис чувствовала себя уютно и охотно вступала в разговор, даже если иногда и заикалась. А здесь, в совершенно чужом для себя городе, она не только редко общалась с кем-либо, а не могла даже припомнить, когда в последний раз так легко, как сегодня, хохотала.
Тони коснулся ее щеки, смахнув прядь волос, упавшую на лицо.
— Все хорошо, — прошептал он. — Пожалуйста, будь спокойна. — И, мягко коснувшись ее спины, легонько подтолкнул вперед.
Она послушно пошла, испытывая благодарность за то, что он понял ее. И подумала, что быть рядом с ним — значит вновь обрести в своем сердце частичку родной и неповторимой Западной Виргинии. Она даже взяла его под руку и улыбнулась, когда Тони нежно прижал ее кисть к своему боку.
Она помнила, каким был этот молодой человек много лет назад. Смех его звучал почти так же, как и сегодня. Хотя нет, все-таки дома он смеялся иначе. Элис нахмурилась. Вообще в те времена он выглядел более раскрепощенным и свободным, чем сейчас. Искоса взглянув на его крепкую фигуру, плотно сомкнутые губы, Элис решила, что сейчас он даже более скован, чем она. Что же с ним сотворили эти годы? Она стиснула его локоть. Ее спутник уловил этот участливый жест, означающий, что она будет всегда на его стороне, что бы там с ним ни случилось…
Миновав еще два квартала, они услышали случайный обрывок мелодии, донесшийся из чьего-то открытого окна и тут же смолкший. Но для Элис оказалось достаточно и этого тихого короткого звучания, чтобы узнать «Песню жаворонка», старый шлягер времен детства. Она хорошо помнила эту мелодию, потому что ее часто напевал отец. А однажды, когда Элис было всего пять лет, она вошла в гостиную и увидела, что он танцует с матерью под эту музыку. Они танцевали, нет, они неслышно парили, забыв обо всем на свете…
Вот таким ей хотелось запомнить своего отца. Человека, нежно любившего ее мать и обожавшего свою семью.
И такой же ей хотелось запомнить мать. Танцующей, беззаботной. Сейчас, спустя несколько лет после злополучной аварии, мать не в состоянии не то что танцевать, но даже нормально ходить.
Элис прикусила губу от нахлынувших воспоминаний. Будь сейчас рядом ее мать, она наверняка бы потребовала, чтобы дочь прекратила самобичевание. И напомнила бы ей, что только «Вселенная» или «вечность», в общем что-то свыше, определяет ход вещей в этом мире. Хотя Элис до сих пор не могла взять в толк, как вечность могла заставить нерадивого водителя врезаться именно в автомобиль ее матери и сделать так, чтобы она получила тяжкое увечье? А также заставить потом виновника аварии врать на суде и утверждать, что он не заметил на обочине знака «Стоп»…
И как Вселенная могла допустить, чтобы Элис — единственная пассажирка в машине и единственная свидетельница всего случившегося кошмара, — безнадежно заикалась в суде, в результате чего ее матери так и не удалось выиграть несложный, в сущности, процесс.
Но, как ни удивительно, несмотря на все, что случилось, ее мать не переставала боготворить свою Вселенную, или вечность, будто та была ее лучшей подругой. Из уважения к матери Элис старалась не вспоминать в разговоре о том, что произошло, понимая, что это бессмысленно.
Музыка с давних пор была для девушки неким избавлением, средством на время уйти от реальности. Пытаясь отвлечься от горестных мыслей, она принялась тихонько напевать «Песню жаворонка».
Тони остановился.
— Надо же, я почти забыл, как ты поешь, — тихо проговорил он. А когда она, смутившись, замолчала, попросил: — Продолжай, Элис, прошу тебя!
Взглянув на него, она запела снова и при этом совсем не заикалась. Тони начал негромко подпевать, и его хриплый бас смешался с тонким голоском Элис, разделив ее тихую печаль.
Несколько минут спустя они уже стояли у порога ее квартиры. При свете лампочки, горящей в коридоре, Элис смогла разглядеть голубые глаза Тони. Непослушная прядь волос, спустившаяся на лоб, придала его лицу выражение прежнего мальчишеского задора.
Поднявшись на цыпочки, Элис коснулась его губ. Это был лишь намек на поцелуй, намек на обещание… Она отступила и заглянула ему в глаза.
— Что же ты хочешь? — хрипло спросил Тони.