Песня

И вдруг те самые явившиеся со стадиона мальчишки и девчонки зааплодировали. Они аплодировали не мне, их взволновало упоминание имени Ленина.

Обстановка сразу разрядилась. Я подошла к ним, и молодые люди приняли меня в свою компанию.

А потом мы пели. В маленьком кафе звучали и чешские, и словацкие песни, и «Стенька Разин», и «Вниз по Волге-реке», и «Катюша», и «Подмосковные вечера», и «Течет Волга»…

Наши песни…

Они стали настоящими проводниками идей дружбы, по ним судят о Советской стране, о ее людях на всех континентах земного шара. Я часто задумываюсь над тем, что если тысячи людей в концертах подтягивают «Течет Волга», рассказывающую о русском характере, русском человеке, то это уже не просто пение, а нечто большее. По сути, это утверждение наших морально-этических принципов, свидетельство того, что во всех странах у нас становится все больше друзей.

Выступления за границей — это и своего рода «проверка боем» собственных художественных концепций. Огромное творческое удовлетворение принесли гастроли 1971 года в ГДР, где мне пришлось общаться с весьма компетентной публикой, которая тонко разбирается в русской народной музыке и песне.

Музыкальный критик газеты «Берлинер цайтунг» отмечал органичную преемственность русской и советской песни в моем репертуаре, подчеркнув, что благодаря своей многогранности русская народная песня безболезненно «стыкуется» с современной, составляя основу в том числе и развлекательной легкой музыки.

А рецензент газеты «Нойес Дойчланд» писал: «С успехом исполненные Людмилой Зыкиной немецкие народные песни позволяют задать вопрос: а почему мы ограничиваем свою народную песню только хоровым исполнением, не популяризируем ее исходную сольную интерпретацию, тем самым добровольно отказываясь от нового раскрытия ее художественной ценности».

В те дни в Берлине за заслуги в развитии и укреплении дружбы между народами Советского Союза и ГДР генеральный секретарь Общества германо-советской дружбы Курт Тиме вручил мне почетный золотой значок и диплом.

Эта церемония происходила в присутствии посла СССР в ГДР Петра Андреевича Абрасимова — большого знатока и ценителя музыки, песни как средства взаимопонимания между народами.

Один парижский журналист сказал мне во время гастролей во французской столице: «Борьба за умы идет ныне не только на газетных страницах или в эфире, она идет, сударыня, — не удивляйтесь — даже на подмостках мюзик-холлов…»

Хозяин театра «Олимпия», неутомимый Бруно Кокатрикс, в 1964 году подарил парижанам сенсацию — гастроли первой советской эстрадной труппы. «Русские сезоны» в Париже до той поры связывались с именами Дягилева, Павловой, Нижинского, затем — с именами наших замечательных музыкантов, звезд Большого балета, с прославленными танцевальными ансамблями. И вдруг — в той самой «Олимпии», где пели Эдит Пиаф и Шарль Азнавур, где само участие в концерте является для актера путевкой в Большое искусство, — советский мюзик-холл! Не все верили в наш успех: мол, взялись не за свое дело, мюзик-холл — искусство западное и т. д. Буржуазные газеты откровенно иронизировали над нами и, предвещая неизбежный провал гастролей, едко называли нашу труппу «мужик-холл».

Волнений, признаться, было хоть отбавляй. Но мы видели одно: несмотря на скептические пророчества, интерес к нам — огромный. Достаточно сказать, что за пятьдесят дней было дано шестьдесят концертов!

Многие номера программы бисировались. Были и аплодисменты, и скандирования, и корзины цветов. Но по-настоящему мы поверили в свой успех, когда за кулисы пришел всемирно известный мим Марсель Марсо. Под впечатлением увиденного он написал статью о советском мюзик-холле. «Это посланцы России, — говорилось в статье, — страны высокой культуры, высокого интеллекта, страны настоящего и будущего…»

Он приходил к нам еще не раз — слушал песни, с похвалой отзывался о наших балеринах и солистах. «Когда зрители идут на ваши представления, — говорил Марсель Марсо, — они не думают о программе. Они приходят, чтобы немного побыть в России…»

Марсель Марсо сказал, что нигде не слышал таких голосов, как в России. И сделал мне комплимент: «Эдит Пиаф пела душой, — заметил он. — Не буду сравнивать ваши голоса… но в твоей душе много отзвуков Пиаф…»

Тогда же на приеме в советском посольстве я познакомилась с Генеральным секретарем Французской компартии Морисом Торезом. Он подошел ко мне. представил свою жену.

«Знаете, что вы сделали? — спросил Торез. И сам ответил: — Вы сломали представления, которые складывались здесь десятилетиями. Вы, певцы и танцоры, показали нового человека Новой России — свободного, раскованного, духовно богатого. Это поистине прекрасная работа, это настоящая партийная пропаганда!..»

Мы сидели рядом, и Торез тихонько напевал русские песни — знал он их немало. После того как спели вместе «Катюшу», сказал, что собирается к нам на отдых — в Крым. Я очень обрадовалась — вскоре и мне предстояли гастроли в Ялте. Договорились встретиться, чтобы спеть у моря русские и французские песни.