Песня

Эстрада — искусство специфическое. Стоишь на сцене один на один с публикой, и ничто не ускользает от внимания сотен, а иногда и тысяч глаз. Здесь нет ничего второстепенного — все играет, всю, как говорят, работает на общее впечатление: и как ты кланяешься, и как принимаешь цветы, и как отвечаешь на записки, и многое другое.

В последнее время некоторые способные вокалисты предваряют исполнение песни поэтическими монологами, не обладая необходимыми на то данными. Как правило, такое «новаторство» только обесценивает исполнителя и комкает впечатление от его выступления.

На одном конкурсе эстрады А. Ведищева предпослала песне «С берез неслышен, невесом…» М. Блантера какие-то рассуждения о людях в плащ-палатках, собиравшихся возле костров «в лесу прифронтовом». Видимо, певица таким образом заполняла сценические пустоты — во время этой поэтической «прокладки» стали выстраиваться вокруг микрофона совершенно реальные музыканты-аккомпаниаторы в ядовито-оранжевых, как у дорожных рабочих, пиджаках; диссонанс между претендующим на поэтичность монологом и накладывающимся на него конкретным действием резал зрение и слух.

Еще хуже, на мой взгляд, когда певцы, заигрывая с публикой, представляют своих музыкантов в «непринужденной» манере, как бы «по-семейному» — вот, мол, трубач — председатель кассы взаимопомощи, а гитарист всегда забывает вовремя возвращать книги в библиотеку и т. д. Такие разговоры отнюдь не способствуют серьезной популярности исполнителя, ибо основным мерилом певца было и остается его мастерство, а не околопесенные выкрутасы. Сцена не прощает фальши, безжалостно обнажая неискренность и позу. «Если вы будете эксплуатировать искусство, — писал Станиславский, — оно вас предаст: искусство очень мстительно».

Составив программу концерта, я стараюсь уже не менять последовательность заявленных песен, не вводить в последний момент никаких новых. Но нет правил без исключения, особенно когда нежданно нагрянет горе…

Никак не могла я отменить концерт в тот день, когда в эфире на разных языках звучала горестная весть о трагической гибели космонавтов Георгия Добровольского, Владислава Волкова, Виктора Пацаева.

Я тогда заканчивала гастроли в Риге, выступала с оркестром Осипова. А за несколько дней до отъезда из Москвы мы встретились с Волковым в редакции газеты «Красная звезда». С ее неизменным главным редактором Николаем Ивановичем Макеевым, душевным и чутким человеком, меня связывают давние добрые отношения. Именно в этой газете были опубликованы первые очерки о моих выступлениях перед благодарной солдатской аудиторией, что придало силы и уверенность на начальных этапах моего нелегкого пути к Песне…

Много говорили, шутили (я знала Владислава, еще когда он работал инженером). Так весело мы и расстались — я улетела в Прибалтику, а Владислав — на Байконур.

30 нюня… Трудно забыть этот день. Ко мне в номер пришли руководители филармонии. Из концертного зала «Дзинтари» намечалась прямая передача по радио и телевидению, и отложить ее было никак нельзя.

Мне пришлось перестроить всю программу. Веселые, шуточные песни я «упрятала» подальше, да и звучали они у меня в тот вечер с налетом грусти, словно им кто-то подрезал крылья. Горьким был привкус у этого концерта. Переживали вместе со мной и оркестранты. В голове острой болью проносилась только одна мысль — выдержать, не сорваться.

Верная моя подруга во всех концертных странствиях костюмерша Лена Бадалова, охраняющая мое спокойствие, — ох, и непросто ей! — в короткие паузы между песнями давала мне отхлебнуть из термоса глоток горячего чая. А я твердила лишь одно: «Ведь это я им пою, им…»

Допела. Вышла на поклон, будто в забытьи приняла цветы. На бисирование сил уже не хватило.

Меня часто спрашивают, в чем заключается секрет воздействия моих песен на слушателя. Должна сказать, что никакого секрета в моем пении не было и нет. Просто с самого детства я не принимала «открытый» звук, столь характерный для традиционной фольклорной манеры пения. Я предпочитаю более прикрытое, мягкое звучание. В русском пении мне дороги именно «украшения», когда одна нотка нанизывается на другую.

«Никогда ты не поешь, как написано!» — полушутя-полусерьезно говорил мне художественный руководитель Хора русской песни радио Николай Кутузов. А дело было в том, что в работе над песней я старалась находить свойственные только мне одной вокальные краски, добавочные нотки — форшлаги, мелизмы. Скажем, поют песню, как плетут где-нибудь в глубинной России знаменитые русские кружева; вся артель плетет одинаковый узор, а у одной из кружевниц лепесток выпуклей да изящней — вот и получается кружево рельефнее, а в этом красота-то какая! Здесь и чудо-птица, и чудо-цветы. Настоящая поэзия!

Кроме того, я вносила в уже готовую песню элементы импровизации, которая испокон веков была основой народного пения, придавая песне неизменную свежесть, наполняя ее животворными соками.