Песочные часы

Ковры выбивал старичок сторож дядя Ваня. Ночные дежурства он просиживал в отданном ему кем-то из жильцов кресле между дверьми второго подъезда, возле батареи, а выбивать ковры — это был вроде как его левый заработок. Он не только у нас выбивал, но и у других жильцов. Натягивал веревку в углу двора, наискось от сундука-помойки к гаражу, где стоял черный «хорьх» Рубена Николаевича, вешал через веревку ковер и бил его старой, с полопавшимися жилами теннисной ракеткой до тех пор, пока от ковра при ударах не переставало отделяться и отлетать в сторону пыльное облачко. Потом дядя Ваня перекидывал через плечо тяжелый рулон и, кряхтя, относил хозяевам, получая за свою работу небольшую плату. Веревку он тоже снимал, скручивал и уносил, чтобы не украли нищие, которые часто приходили рыться в помойке, складывая найденные съестные отбросы в серые холщевые мешки, которые они носили за спиной.

Молоко привозила через день Марфуша из Апрелевки. В магазинах продавалось — с перебоями — разливное молоко, но, считалось, плохое, разбавленное, и за ним всегда были очереди. Поэтому еще долго сохранялась «система» молочниц, которые привозили молоко в больших алюминиевых бидонах из окрестных деревень и разносили его по квартирам.

Марфуша приходила утром, когда я завтракала на кухне или одевалась в передней. Ей выносили на лестничную площадку кастрюлю и литровую банку. У нее была мерная кружка с длинной ручкой, но мама предпочитала, чтобы молоко отмеряли банкой, так вернее.

Латышка Паша приносила парную телятину. Мясо всегда завернуто в вощеную бумагу и в чистую белую тряпицу. У Паши безукоризненная репутация — про нее мама говорит: «абсолютно честная», «исключительно чистоплотная». В сером вязаном платке и черной бархатной телогрейке, она отличается от других деревенских женщин, носящих в наш дом молоко, картошку и мясо, не только акцентом, но и какой-то особой не деревенской гордостью и статью.

Была «личная» массажистка-косметолог Лидия Павловна. Она жила на улице Веснина, ближе к Арбату, в трехэтажном кирпичном доме. У нее была обширная клиентура, в основном жены высокопоставленных деятелей науки и культуры. Она принимала их в своей тесной комнате, в которую вел длинный, всегда темный коридор большой коммунальной квартиры. В комнате крепко пахло парфюмерией, на стульях, в кресле и на пышной постели, покрытой красным сатиновым покрывалом, сидели дамы с белыми парафиновыми масками на лицах. Эти белые неподвижные лица с мигающими глазами производили жутковатое впечатление.

Лидия Павловна, ширококостная, лет шестидесяти, с красивым, гордым, точеным лицом, работала у трельяжа, заставленного флаконами, банками и баночками с целебными притираниями. Сильными, обнаженными по локоть руками она массировала лицо и шею клиентки, которая сидела в кресле, откинув голову и закрыв глаза в блаженном отупении. Другие дамы, едва шевеля губами, свободными от парафина, переговаривались. Лидия Павловна поддерживала разговор, а руки ее продолжали спокойно и споро делать свое дело — массировать, оглаживать, пощипывать, потом широкой кисточкой наносить на лицо дамы жидкий горячий парафин, который, тут же застывая, превращался в белую маску с отверстиями для глаз и губ. Дама занимала свое место в ряду других парафиновых дам, конвейер двигался — в кресло у трельяжа садилась та, которой пришло время снимать маску. Под маской обнажалось распаренное красное лицо, на которое тут же наносилась другая маска, зеленого цвета — это был длинный процесс, длящийся часа два. Дамы говорили: «Ах, как приятно! Как это необходимо каждой женщине хотя бы раз в неделю! Как это успокаивает нервы!»

Когда начали строить высотный дом на Смоленской, из дома Лидии Павловны всех выселили. Лидия Павловна получила комнату в районе Филей, и мама перестала ее посещать — слишком далеко ездить.

Туфли мама заказывала у Барковского. «Туфли от Барковского» — это фирма. Они всегда модны, элегантны и идеально удобны. Круглоносые, на низком каблучке, из синей, бежевой, черной, бордовой замши, они очень шли к маминой маленькой — тридцать пятого размера — стройной ножке.

Лифчики шила Кошке, важная дама, жившая в Староконюшенном переулке, в огромном сером доме, на первом этаже. Мама говорила, что те лифчики, которые продаются в магазинах, — «портят грудь», а Кошке шьет — тут мама понижала голос, словно речь шла о чем-то не совсем законном, но достойном уважения — «по последним французским моделям», которые ей привозят «оттуда».

Как это — «оттуда»? Откуда? Понятие «железный занавес» воспринималось зримо и осязаемо. Казалось совершенно невероятным, что «оттуда» сюда, в Староконюшенный, может что-то проникнуть. Представлялся лазутчик, шпион, проползающий под железным занавесом, рвущим ему одежду на спине, чтобы передать Кошке французские модели лифчиков.