Песочные часы

Вздутые животы детей, их тоненькие ножки и апатичные лица были результатом хронического дефицита животного белка в течение трех последних лет. «Демократическая Кампучия» добилась, правда, некоторых успехов в производстве риса, который был превращен в тотальную, не имевшую эквивалента монокультуру. Но во время страшного голода 1976 года, связанного с переселением и всеобщим хаосом, крестьяне забили крупный и мелкий скот почти целиком. Большинство кочевавших с места на место людей не имели во рту вот уже три года ни кусочка мяса или рыбы, хотя озеро Тонлесап — самый богатый рыбой водоем на свете.

Немногочисленные буйволы, плетущиеся в упряжках, были либо взяты в покинутых всеми коммунах, либо пойманы на придорожных пастбищах. При полпотовском режиме никому нельзя было иметь собственного буйвола.

Отсутствие интереса к нам проистекало попросту из страха. В глухих деревнях Кампучии белые появлялись редко, в сущности, на памяти нескольких поколений здесь бывали только французы или американцы. Ни от тех ни от других не приходилось ожидать ничего хорошего. Крестьяне рассудили, что если свергли власть полпотовцев, то, значит, опять вернулись американцы или французы; мы наверняка выглядели как очередной форпост этих ненавистных угнетателей. У кхмерской деревни не было никаких оснований нас приветствовать и поздравлять. О существовании европейских социалистических стран тут, надо думать, никогда не слышали.

Бумажные флаги, прикрепленные над каждой, даже самой невзрачной повозкой, выдавали на контрольных пунктах военные. Это был знак молчаливой солидарности с новой властью, осторожное, но явственное свидетельство того, что на людей, которые бредут в свои несуществующие дома, полпотовцы не могут больше рассчитывать. И армия тоже будет знать кого ей защищать от коварного нападения на привале у дороги, от внезапного обстрела из джунглей.

Ни у кого из мужчин, шагавших в этой колонне, не было при себе огнестрельного оружия.

XX. Люди, которые уже три недели бредут по опустошенной стране, были выселены из своих жилищ между декабрем 1975 и маем-июнем 1976 года.

Поначалу выселение коснулось только горожан, но потом, когда с ними управились — что было не так-то просто, ибо в общей сложности речь шла приблизительно о трех миллионах человек, — настала очередь крестьян. В отличие от жителей городов, которых выгоняли из домов в чем застали, крестьяне получили много важных преимуществ, особенно в тех случаях, когда они были совершенно бедны и полностью неграмотны, ибо только такие являлись в глазах полпотовцев единственной во всем народе по-настоящему здоровой и полноценной социальной группой, с которой предстояло начать строительство «нового общества». Их предупреждали о выселении за целую неделю. Разрешали собрать рис и взять с собой столько личного имущества, сколько могло поместиться на арбе или тележке, с тем условием, что каждая семья сама доставит его, не используя живой тягловой силы. Буйволов, коров, свиней и птицу нельзя было брать с собой, «живой инвентарь» вместе с хижинами был предназначен для других крестьян, которых поселят в покинутой деревне.

Именно этот замысел лежал в основе всего плана принудительного всеобщего переселения, который был разработан лично Пол Потом. Крестьян постановили переселить с востока на запад, с юга на север, с Кардамоновых гор на границу с Лаосом, из дельты Меконга в Баттамбанг. Их решили перемешать между собою, разложить на атомы, растереть в порошок, чтобы раз навсегда уничтожить сформированную столетиями социальную структуру, до основания искоренить систему местных взаимосвязей и окаменевшую кастовую иерархию бедных и богатых.

Жители деревни шли вместе только до ближайшего распределительного пункта, который помещался обычно в уездном центре. Там разделяли супружества и семьи, проверяли, кто умеет читать и писать, определяли категорию социальной пригодности, отбирали все памятные вещи и документы, иногда сразу же меняли фамилии, которые были заведены в Камбодже лишь в нынешнем столетии нетерпеливой французской администрацией. Фамилии меняли не везде, но это в огромной степени облегчило процесс перемолки. Единственным знаком, удостоверявшим личность, явилось с той поры нечто, что в Китае с 1949 года именуется «ху коу пу». Это что-то вроде «книжки лояльности» или подробной личной анкеты. Там содержатся сведения о классовом происхождении до третьего поколения, полный перечень провинностей и самокритичных выступлений, трудовых достижений, а также результаты очередных проверок классовой сознательности. К анкете прилагался любой донос, даже самый пустячный. Экземпляры китайских «ху коу пу» попали за границу, и содержание их известно; нет оснований предполагать, что в Кампучии они выглядели иначе. Различие, может быть, в том, что, кроме них, жители «коммун» не имели ничего другого, удостоверяющего личность, а перечень провинностей хранился у шефа службы безопасности в «коммуне». По всей вероятности, на этой основе составлялись списки приговоренных к смерти.