Песочные часы

У него были темные глаза — почти такие же, как у нее, даже еще темнее — совсем черные цыганские глаза и бледная кожа; полные, неочерченные губы и узкие теплые ладони. Почему-то тогда, в самую первую минуту их встречи, еще не зная, кто это стоит перед ней, и, конечно же, не дотронувшись до его руки, она подумала, что у него, наверное, теплые ладони. Все происходило как во сне — а может быть, вся прошедшая до этой минуты жизнь снова показалась ей сном, который наконец-то закончился. Какое-то смутное чувство тревоги сжало ее сердце и тут же отпустило, уступая дорогу совершенно новому для нее ощущению безоблачного и беспричинного счастья. У нее закружилась голова, а толчки пульса на шее вдруг стали настолько ощутимыми, что она даже подумала: «Сейчас оно выскочит из меня, мое сердце». Горячая волна быстро прокатилась по всему телу, ноги вдруг стали ледяными… Все это длилось не больше минуты, а потом она как будто очнулась ото сна.

«Что это со мной? Совсем чокнулась», — подумала она отстраненно, почти физически ощущая, как равнодушие тугой и вязкой жидкостью снова заполняет ее, словно опустевший сосуд. Не могла понять только одного — почему продолжает смотреть на него, почему никак не может отвести взгляда. Казалось, что время повисло над ними и даже вода в реке остановилась, потому что она перестала слышать ее шум. Поняв, что так дальше не может продолжаться — прошедшая минута показалась ей чуть ли не вечностью, — она с усилием опустила глаза, подняла кувшин и быстро пошла вверх по горной тропинке, в душе проклиная себя за глупое поведение. Но остановилась, не пройдя и десяти шагов, — самообладание окончательно вернулось, и она вспомнила, что ее золотой кулон остался на дне. Остановившись, медленно обернулась и снова увидела его — он стоял, заслонившись ладонью от яркого солнечного света, и смотрел ей вслед.

— Я уронила в воду кулон с цепочки, — громко сказала Алена, не сдвинувшись с места.

Она ожидала от него ответа, но, конечно же, совсем не такого, который услышала:

— Как тебя зовут?

— Я уронила в воду кулон с цепочки, — снова повторила она, — он там, на дне…

Его голос тогда показался ей странным — низким, хрипловатым, немного неприятным, но в то же время она почувствовала, как странное ощущение потери времени и пространства снова возвращается к ней. Она не понимала, почему стоит на месте, как будто ноги вросли в землю, почему не возвращается и не уходит, почему опять перестала шуметь вода…

Так и не пошевелившись, она наблюдала, как он медленно снимает рубашку, как матово блестит в широком потоке солнечного света его кожа, как он наклоняется к воде, как двигаются под кожей его лопатки.

— Спасибо.

Она протянула руку, чтобы взять кулон, изо всех сил стараясь не смотреть на его кожу, покрытую мелкими капельками прохладной воды, не видеть его глаза, такие черные, что сердце снова падало куда-то вниз… Она видела только его ладонь — узкую, с тонкими, не привыкшими к работе пальцами и маленький кусочек золотого металла, который лежал на этой ладони… Она протянула руку, но в этот момент пальцы его сомкнулись, и ей все-таки пришлось посмотреть ему в глаза.

— И все-таки как тебя зовут?

Он смотрел без улыбки, серьезно и пытливо, немного нахмурившись, как будто пытался прочитать в глазах ее имя. Некоторое время она молчала, а потом, совсем не ожидая этих слов, ответила:

— Жасмин.

— Откуда у тебя такое странное имя? — Он разжал пальцы, и она тут же схватила кулон, зажала в ладони и быстро-быстро пошла, почти что побежала, прочь. Он не окликнул ее, а она не обернулась — через десять минут она уже была на кухне, наливала воду в чайник, не слушая и не слыша недовольное бормотание Марины… А еще через десять минут поняла, что больше всего на свете хочет вернуться туда, откуда только что убежала.

Медленным прозрачным потоком лилась вода из кувшина, в сквозном потоке яростного солнечного света напоминая расплавленное золото. Мелкие капли, оставшиеся на гладко-синей поверхности чайника, отражали этот же свет как-то по-иному — словно гладкий осколок голубой жемчужины, каждая из них медленно стекала вниз и останавливалась, успокоившись, будто отыскав свое место. Алена смотрела словно завороженная, впрочем, не думая и не замечая всего этого привычного человеческому глазу волшебства.

— Послушай, невестка, — Марина бросила на нее недоуменный взгляд исподлобья, — ты бы хоть один раз полы подмела. Я же ведь не двужильная, да и мать с утра до вечера на огороде гнется. А тебе как будто все равно. Стоишь как каменное изваяние. И о чем это ты все время думаешь?