Песочные часы

— Правда, Максим. Но, наверное, это должно было случиться. — Она снова улыбнулась и, слегка коснувшись губами его щеки, еще крепче прижалась к нему. Она и сама в последнее время часто об этом думала — надо же было такому случиться, что они встретили друг друга!

Максим родился в другом конце России, в провинциальном городе, и, конечно же, понятия не имел о том, что когда-то судьба занесет его в самые отдаленные горные уголки Ставрополья, на границу России и Дагестана. Просто с самого раннего детства он увлекался историей. Еще не пошел в школу, а уже знал почти все об истории Древнего Египта, о мумиях, пещерах и пирамидах, в которых бродили ожившие фараоны; знал едва ли не наизусть все мифы Древней Греции, мог с точностью воспроизвести на бумаге расположение войск Наполеона во время войны двенадцатого года. В его семье никто с историей связан не был — обычная семья, мать работала воспитательницей в детском саду, отец — инженером на заводе. Отец Максима рано умер — сыну едва исполнилось четыре года, когда папа «уехал в командировку». Сердце — как потом, гораздо позже, узнал ошеломленный не столько чувством потери, сколько самим фактом обмана Максим. Ему казалось, что мать должна была, просто обязана объяснить, что папа больше никогда не вернется. Он ждал отца больше двух лет, ни на один день не забывая его черных лучистых глаз и тихого теплого смеха. А мать втайне надеялась, что сын забудет, плакала ночами в подушку и говорила, что у нее просто очень сильно болит голова, когда маленький Максим внезапно появлялся в ее опустевшей спальне посреди ночи.

— Ничего, мама, вот папа вернется, и голова у тебя болеть не будет. Правда не будет.

Мать обнимала сына, из последних сил сдерживая стон, в сотый раз проклиная себя за то, что заставила его надеяться. В одну из таких ночей она и не выдержала, обрушив на шестилетнего сына правду, больше не скрывая ничего, — и сама поразилась той перемене, которая с ним произошла. С того дня он будто повзрослел на десять лет — внешне не изменился, но глаза стали такими не по-детски серьезными, что порой ей становилось страшно. Она долго не могла простить себе этого обмана, успокаиваясь тем, что хотела как лучше, что то была ложь во спасение. Но сын после удара достаточно быстро пришел в себя. Несколько дней Максим ходил замкнутый, неразговорчивый, вечно о чем-то думал и ни разу не заплакал. А потом, видимо, что-то решив для себя, постепенно стал прежним, почти таким же, как и раньше, и только грусть в черных глазах долго не проходила, не уступала отвоеванное место детской радости — очень долго. Но и это прошло. Со временем Максим привык к тому, что он в доме единственный мужчина, пытался как мог показать себя хозяином, взять на себя какие-то заботы, но мать даже смотреть без слез не могла на то, как он, бывало, пытается починить кран или заменить перегоревшую лампочку на кухне. После смерти мужа она сделала сына единственным смыслом своей жизни, по-прежнему ограждая от малейших тревог и волнений, так и не сумев простить себе той травмы, которую нанесла ему обманом. Максим учился неровно, получал то пятерки, то единицы, но все это продолжалось только до тех пор, пока у него не начались уроки истории. С этого дня посыпались стабильные тройки по всем предметам, кроме Ее Величества, как называл историю сам Максим. В библиотеке он просиживал часами, а ночью мать часто заставала его в постели с фонариком в руках, которым он освещал все те же книжки про египетских фараонов. Ему было абсолютно наплевать на то, что он понятия не имеет ни об одном из законов физики и с превеликим трудом может назвать хотя бы две геометрических теоремы, не говоря уже о том, чтобы попытаться доказать хоть одну из них. Но со временем все изменилось. Мать долго не могла понять, почему сын внезапно стал так серьезно относиться к урокам. Постепенно выровнялись оценки по литературе, перестала хромать математика и иностранный. Ее поражала эта перемена, а главное, удивляло то, что сын, которого она так страстно опекает, строит свою жизнь абсолютно вне всякой зависимости от воли матери. Чего только она не делала, как только она не наставляла его, чтобы он наконец взялся за учебу, — все было бесполезно! И вот теперь вдруг, совершенно внезапно, когда она уже махнула на все рукой, он сам начал учиться.

— Максим, — как-то спросила она двенадцатилетнего сына, — почему это ты вдруг начал учиться?

Вопрос был нелепым, а ответ ее просто поразил:

— Если я не буду хорошо учиться, то не смогу поступить в институт и заниматься тем, что люблю. Ведь для того, чтобы поступить в институт, надо хорошо учиться?