Песочные замки

— Уже близилась полночь, когда девочка вдруг проснулась, испуганная странной тишиной. Она открыла глаза и прислушалась. Мрак и безмолвие окружали ее… Когда глаза девочки привыкли к темноте — только снег сверкал за окном, — она увидела, что огонь потух. Она встала босиком с постели. Подошла к часам. Вот почему было так тихо: маятник не двигался. Девочка бросилась к клетке. Щегол лежал на спине, задрав лапки кверху, мертвый. «О, господин Щегол!» — проговорила она в смятении. Что оставалось ей делать, как не разбудить бабушку? Она подбежала к бабушкиной постели, но напрасно пыталась ее растолкать. Пуристы скажут, что в сказках такого не бывает: девочка не может знать, что такое смерть. Пусть говорят что хотят. Две слезинки выкатились из ее черных глаз. Она встала на колени и принялась звать свою фею. Это была добрая фея. О, она, конечно, не могла помешать дедушке, папе, маме, Щеглу и бабушке умереть, но все-таки она была добрая. И доказательством было то, что она явилась. Эта фея являлась всегда незаметно, как в кино, наплывом. Девочка взмолилась: «Дорогая сударыня Фея, если б вы, все на свете умея, их сейчас оживить пожелали, вы бы очень меня обязали». Эта девочка любила выражаться изящно. Кстати, заметьте, ей явно недоставало последовательности. Ведь она могла бы попросить фею заодно вернуть к жизни ее папу, маму и дедушку! Но где уж нам требовать логики от маленьких девочек, когда они и во взрослом-то состоянии логикой не отличаются! Короче говоря, все произошло так, как вы и предполагаете.

— Фея оживила бабушку?

— Но феи никогда ничего не делают просто. Она спросила девочку: «Значит, ты хочешь, чтобы неживые стали живыми?» «О да, сударыня Фея», — ответила девочка, которая была очень вежливой с тех пор, как ее наградили в школе трактатом Жизель д’Ассайи о правилах поведения в свете. И тогда фея…

— …взмахнула волшебной палочкой…

— Такое впечатление, будто вы видели это собственными глазами! Фея взмахнула волшебной палочкой и подула. Вот так…

Жен, словно бородатый Эол, надул щеки и дунул. Раздался чудовищный шум, похожий на гудение морских раковин. Ксантиппа зарычала.

— Ну, может быть, не так громко, — сказал Жен. — Короче говоря:

Запел господин Щегол,
И бабушка сразу проснулась, лон-ла,
И бабушка сразу проснулась…
Она часы завела
И раздула в камине огонь.

Ну вот. Фея исчезла. Щегол запел так весело, будто он, ну, скажем, зяблик! Бабушка зевнула и сказала: «Уже полночь. Хочешь есть, малышка? Открой буфет». В буфете стояла банка тунца из сельской лавки, колбаса почти чисто свиная, два перезрелых апельсина, бутылка подслащенного бордо, в общем, все что душе угодно! Бабушка накрыла на стол. В это время девочка напевала, потому что это была действительно очень хорошая девочка, с отзывчивым сердцем, понимаете? Итак, девочка пела:

Спасибо, добрая Фея,
За то, что ты их оживила, лон-ла,
За то, что ты их оживила.

Тут Жен набил трубку, раскурил ее и взглянул на меня.

— Отчего у вас затуманенный взор, мой юный друг? Если на вас так действуют сказки, боюсь, вам не видать душевного покоя как своих ушей! Впрочем, не спешите. Девочка не успела допеть свой благодарственный куплет. Вышитый на коврике тигр тоже ожил! Невозможно ведь все предусмотреть! В полном восторге он бросился на птаху и разом ее проглотил, ибо не мог поступить иначе, затем с душераздирающим рыком… он прыгнул на бабушку, которая уже была не слишком вкусной…

Жен сделал затяжку, выпустил дым и медленно запел:

А после он девочку съел, лон-ла,
А после он девочку съел
И в потухшем камине заснул,
И в потухшем камине заснул.

Воцарилось многозначительное молчание. Собака заворчала.

— Ксантиппа, место! — сказал Жен. — Я обожаю волшебные сказки, друг мой. Они дают отдых уму. Особенно рождественские, не правда ли? Дорогой мой, за все, что я знаю, я заплатил чуть дороже, чем следовало. Так вот, тем не менее все, что я знаю, я готов отдать за эту коротенькую абсурдную историю, чудесную и жестокую, о девочке, фее, вышитом тигре и госпоже Смерти. Это самое верное отражение жизни, какое я встречал. Но вам мой совет, вам мой совет — детям своим ее не рассказывать, пока им не стукнуло двадцать лет!