Чувствую его приближение, различаю шаги, даже запах. Чуть терпкий, с нотками сигаретного дыма, кофе и шоколада.
Его голос за дверью, глубокий, с дурманящей хрипотцой, которая заставляет звенеть душу, переливаться радугой, тянуться навстречу. Мне ужасно хочется распахнуть дверь и, обняв его, повторить:
— Я люблю тебя.
Но он ведь обязательно спросит:
— Вот как?
И добавит будничным тоном:
— У нас скопилось много работы. Когда приступим?
А я устала доказывать. Быть может, просто устала. От шепота за спиной, издевок коллег, недоверия, но главное — устала гореть в ответ на холодное безразличие.
Но плакать не стану.
Лети! Я тебя отпускаю!
— Хочешь, прочитаю тебе сказку? — спрашивает Злата, вторгаясь в мои мысли.
Только сказки и не хватало. Тянет ворчать, но молчу. Пусть читает. Быть может, смогу отвлечься и перестать о нем думать…
— Анаит была старшей и самой красивой дочерью купца Агофена, — голос Златы убаюкивал, усмирял бушующее раздражение. — Слава о ней разлетелась не только по миру наземному, но достигла ворот мира подводного. Одна из русалок, что слышала рассказ рыбаков, поведала о ней Посейдону. И не было покоя царю морей, все думы о деве прекрасной, никем не тронутой, что могла бы родить ему еще нескольких детей, развлекать ночами темными, ожидать днями длинными, целовать в сумраке.
— Какая правдивая сказка, — перебила я, — развлекать, ожидать, целовать. Эгоизм чистой воды.
— А сказки все из жизни берутся, — согласилась Злата. — Ты дальше слушай, говорят, сказка — ложь, да в ней намек; может, и тебе что пригодится.
— Моя сказка закончилась.
— Ага, — усмехнулась Злата и продолжила читать свою тетрадку. — … Но одно дело слышать — другое видеть. С месяц томился Посейдон в ожидании, не знал, как подступиться. Но та же русалка сказала, что приметила ее с подругами. Редко батюшка дочь на волю выпускает, а ежели позволение даст на прогулку, пару холопов обязательно приставит. Да только что Посейдону несколько душ загубить, если дева по нраву придется?
А не сойдет красотой — на корм рыбам пойдет за надежды разрушенные. Главное, чтобы на его вотчине оказалась.
— Капкан, — сказала я. Ситуация чем-то напоминала мою. Неужели повезло с Посейдоном встретиться? Заманил в чужой город и вот я у мели. И обратно дороги нет и вперед по острым камням идти страшно.
— И вот как-то раз, — Злата не стала комментировать мою реплику, — уговорила Анаит батюшку отпустить ее закатом морским полюбоваться, ракушек да голышей разноцветных собрать, водой с подругами поплескаться.
Хмурился Агофен, беду чуял, вместо двоих четырех холопов отправил, да не смотря на стыд положенный, приказал глаз с девок не спускать.
Но одно дело — наказ, другое — просьба.
— Отвернитесь, милые, — попросила Анаит стражников. — С подругами искупаться хотим, да мужским глазам не должно на девушек смотреть. Грех в том.
Подумали холопы, да согласились, достали махорку и подале отошли. Уж больно хорошо девица к ним относилась, завсегда добрым словом привечала, да о бедах-заботах спрашивала. А коль узнает о чем тяжком, не только посочувствует, но и поможет. Мала помощь, конечно, чай не парень, не наследник, но дорога. От души.
Батюшка ее не знал о том, сон его не ухудшился, так пусть и дальше отдыхает, забот не ведая.
Разделись девушки до рубашек, смеются, плещутся, Анаит зовут.
Посмотрела она на солнышко красное, набрала в грудь воздуха поболе, насладилась им, смакуя, словно запоминая, и вошла в воду.
— Если плохо закончилась, — предупредила я, — дальше не читай.
— Плохо — это как?
— Если ее Посейдон бросит.
— А, ну тогда слушай, — улыбнулась Злата и дальше читать начала. — Едва увидел Посейдон очи карие да лукавые, волосы, золотой короной уложенные, ноги белые да стройные…
— Про себя сказку придумала? — снова перебила я. Красивая Злата, прямо как из сказки. Только грустная очень. Когда я говорю ей об этом, она отшучивается, мол, давно в зеркало смотрелась? Близнецы, говорит, мы.
И когда говорит так, я верю, словно и правда родного человека встретила. И сейчас вот она лукавый взгляд на меня бросила и снова в тетрадку уткнулась. На душе потеплело.
Значит, не бросит ее Посейдон. Я приготовилась слушать.
— Едва увидел Посейдон очи карие да лукавые, волосы, золотой короной уложенные, ноги белые да стройные — направил волну, схватил в объятия и увез во дворец.
Колесница справно мчалась, вокруг твари расползались, разлетались, дорогу уступая, кланяясь, стараясь лучше наложницу рассмотреть. Раздавил Посейдон двух медуз любопытных, опоясал морского конька тиной крепкой, погрозил акуле трезубцем — враз свита успокоилась и делами занялась.
Только Нерей, ведающий тайнами будущего, решился вновь поперек колесницы выйти. Едва жив остался — на такой скорости царь морей во дворец несся, мечтая девой приглянувшейся усладиться.
— Не твоя это пара, — сказал старец. — И в дом беду не веди. Дочь моя, Амфитрита, мертвую деву акулам в дар принесет, ты нрав ее знаешь. Даже ласк изведать не успеешь.
— Ну, говори! — прогремел владыка морской. — Или все высказал? Где ж советы, которыми славишься?