-- Что вы, что вы! -- легко упрекнул он его.-- Ни к чему быть таким осторожным в общении со мной! Для таких людей, как вы и как я,-- и сделал широкий, великодушный жест,-- ничто никогда не забывается. Человек, который говорил то, что говорили мы, делал то, что делали мы; на протяжении стольких лет хорошо оплачиваемый партийный чиновник, отличный солдат, настоящий немец...
-- Меня больше не интересует то,-- объявил громко, чувствуя, что это все равно не поможет, Гарбрехт,-- что входит в ваши понятия о настоящем немце.
-- Дело не в том, что вас интересует или не интересует, лейтенант,-Сидорф все еще широко улыбался, гася свою сигарету.-- Прошу меня простить. Дело в том, что должно быть сделано. Ведь просто, не так ли?
-- Я не намерен ничего делать!-- упрямо стоял на своем Гарбрехт.
-- Прошу меня великодушно простить еще раз.-- Сидорф со счастливым видом беззаботно раскачивался взад и вперед, сидя на краю стола.-- Есть кое-какие пустяковые задания, которые нужно выполнить, и вы для этого можете оказаться человеком весьма полезным. Прошу прощения, но вы их выполните. Вы работаете на русских, собираете для них информацию в Американской зоне оккупации. Полезный паренек, ничего не скажешь. Но вы еще работаете и на американцев, собираете для них информацию в Русской зоне.-- Сидорф все еще глядел на собеседника, излучая счастье.-- Как вам повезло!
Гарбрехт принялся горячо отрицать это, но, поняв, что все его усилия бессмысленны, только недоуменно пожал плечами. Выход, конечно, найти можно, но отрицания бесполезны.
-- Мы тоже, по крайней мере несколько человек из нас, могли бы с большой пользой для себя использовать подобную информацию.-- Теперь голос Сидорфа становился все тверже, все жестче, в нем звучало только слабое эхо первоначальной веселой расположенности -- так стихает взрыв смеха в дальнем конце аллеи в холодную, непроглядную ночь.-- В данный момент у нас, конечно, не такая большая организация, как у русских; пока мы не столь хорошо экипированы, как американцы... но мы куда больше... куда больше,-- он фыркнул, подыскивая нужное слово,-- любопытны и куда более тщеславны.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Гарбрехт уставился на заплывшую жиром лысоватую голову с бледным лицом на фоне разбитого зеркала, с множеством действующих на нервы, странных отражений. Будь он здесь один, наверняка, уронив голову на грудь, заплакал бы, как случалось с ним довольно часто последнее время, причем без всякой видимой причины.
-- Почему бы вам не остановиться, не образумиться? -- выдавил он через силу.-- Какой в этом смысл? Сколько раз вы уже биты?
Сидорф ухмыльнулся.
-- Ну, еще разок, во всяком случае, не помешает. Как вы оцениваете мой ответ -- находчивый?
-- Я на это не пойду!-- твердо произнес Гарбрехт.--Я со всем покончу! Не желаю больше принимать в этом участия.
-- Прошу прощения,-- веселость вновь вернулась к Сидорфу,-- однако должен заметить, что вы ни с чем никогда не покончите. Какой все же ужас -разговаривать в таком тоне с человеком, который отдал свою руку за любимый фатерлянд! -- В его тоне чувствовалась притворная жалость.-- Боюсь, однако, что русским станет известно ваше подлинное имя, то положение, которое вы занимали в партии начиная с тридцать четвертого года; им станет известно о ваших заигрываниях с американцами, и они, по-видимому, с большим удовлетворением узнают, что вы были адъютантом начальника концентрационного лагеря в Майданеке зимой сорок четвертого, когда несколько тысяч людей уничтожено по приказу, на котором стояло ваше имя.
Сидорф весело, негромко постукивал каблуками ботинок о ножку стола.
-- Тем более что они только что приступили к проведению трибуналов над военными преступниками... и эти, новые, продлятся уже не десять месяцев, смею вас заверить, лейтенант. Прошу меня простить за такую манеру разговора с вами, но даю вам твердое обещание больше не говорить о таких вещах.
Соскочив с края стола, он прошелся по диагонали комнаты своей быстрой походкой.
-- Разделяю ваши чувства,-- тихо признался он.--Часто меня одолевают точно такие: все, кончено, раз и навсегда! Но покончить со всем не так просто, даже невозможно. Вы сами в этом очень скоро убедитесь и будете за это нам очень и очень благодарны.
-- Что вы хотите от меня? -- нервно задал вопрос Гарбрехт.-- Что я должен сделать?
-- Так, пустяки. По сути дела, ничего. Просто каждую неделю являться сюда ко мне и сообщать обо всем, что вы донесли русским и американцам. Ну, само собой разумеется, и о том, что они будут вам говорить. Вся работа займет не больше пятнадцати минут. Не так уж много. Вот и все. Больше ничего.
-- Пятнадцать минут в неделю!-- рассмеялся Гарбрехт, сам того не ожидая.-- Больше ничего!