«Телль! — сказал наместник, — кто из детей тебе дороже? — Государь, — отвечал Телль, — все одинаково дороги мне. — На это наместник сказал так: Слышал я, Телль, какой ты искусный стрелок; придется тебе показать свое искусство, сбить с головы одного из детей яблоко. Подумай, либо попади в яблоко, к тому же с первого раза, либо тебя самого ждет смерть. — Телль ужаснулся, стал упрашивать наместника Бога ради отменить стрельбу, потому что это супротив природы стрелять в своего ребенка, — лучше уж смерть. — Наместник в ответ: Придется исполнить, не то умрешь вместе с сыном. — Телль понял, надо стрелять; помолившись Богу, достал свой лук, подтянул тетиву, вложил стрелу, другую засунул за ворот рубахи. Наместник собственноручно установил яблоко на голове шестилетнего малыша. Телль сбил его, ребенок остался невредим. Наместник удивился искусству стрелка, похвалил Телля, но спросил, для чего он сунул другую стрелу за ворот рубахи? Телль испугался, недоброе таит вопрос, отвечал уклончиво, такая, мол, примета у стрелков. Однако наместник заметил замешательство Телля и сказал так: — Телль, говори правду смело, ничто не будет угрожать твоей жизни. Твой ответ не принимаю, что-то другое кроется за ним. — Тогда Вильгельм Телль сказал: Пусть будет так, государь: раз обещаешь оставить мне жизнь, скажу всю правду. Хотел я, коль промахнусь в яблоко, другую стрелу пустить в тебя, тогда уж точно не промахнусь. — Услышал то наместник и сказал: Ладно, жизнь тебе оставляю, слово свое сдержу, но, видя твой злой умысел на меня, отправлю тебя в такое место, где не увидишь больше ни солнца, ни луны, чтоб быть мне в безопасности от тебя. — Призвал он слуг, чтобы связать Телля».
Вот из этих-то простых фраз источника чудным блеском в стихах поэта засветилась, засверкала романтическая легенда. Но разве не разочаровывает, что в истории этой нет и доли правды? Разве не ужасно видеть поверженной легенду? Нет.
Конечно, придирчивая критика лишила историю одного из ее героев, однако его поэтический образ создан самим народом, и он отражает образ мыслей самого народа. Швейцария отвоевала независимость, но в душе народной продолжала гореть ненависть к проклятому двухголовому хищнику, даже загнанному в свое гнездо. Народная фантазия воспользовалась проникшей с севера устной традицией, создав образ национального героя, героя красивой легенды, полной драматизма и неожиданных поворотов, героя сказки, которая оказалась куда действенней самой исторической реальности, чтобы питать неугасимую любовь к свободе и ненависть к габсбургскому хищнику.
А жил ли вообще на свете когда-нибудь этот герой английских народных баллад и сказаний?
Существует теория, что речь идет, собственно говоря, об образе одного из действующих лиц германской мифологии —