Пестрый и Черный

Я поднял его за ноги и мы пошли. Широкие крылья его тихо развернулись, голова повисла на бессильной шее, а из закрытого клюва закапали на землю густые алые капли.

Мы выбрались из сумрачной чащи и направились на озеро, неся желанную Нениле добычу.

Мы шли знакомой дорогой через старый березняк. Алеша взял себе птенцов и держал их в своем картузе, бережно прижимая его к своей впалой груди.

Мы шагали молча и серьезно. Что-то щемило сердце и было немного стыдно. В ушах еще слышались тоскливые горькие стоны, вспоминался предсмертный, полный ненависти взгляд сарыча и его гордое молчание.

И нам не хотелось говорить. Было в лесу как-то особенно тихо. Старые березы чуть-чуть качали высокими верхушками. И, казалось, листья их тихонько шептали нам свою тихую укоризну.

IV

На озере сарычи были встречены старухой самым шумным образом.

Она не находила слов, чтобы отблагодарить нас за разорение сарычиного гнезда.

Николай был тоже доволен, но радоваться громко считал ниже своего достоинства. Ненила же прямо оглушала меня своими благодарностями и добрыми пожеланиями. Одно ее смущало, это то, что я не хотел утопить, как она предлагала, сарычиных птенцов, да еще собирался их выкармливать. С этим она никак не могла примириться и все спрашивала, какая мне от того будет польза.

Огорчило ее и то, что я ей не дал старого сарыча на пугало. Мне хотелось снять с него шкурку, чтобы потом сделать из нее чучело.

Птенцов мы накормили рыбьими потрохами. Этого добра всегда было много у Николая, и потому мы с мальчиками не боялись, что уморим наших питомцев с голоду. Да, кроме того, около самого дома можно было наловить сколько угодно лягушек. Алеша и Коля еще раз пообещали мне их доставлять. Они оставались со мной до вечера и внимательно смотрели, как я снимал с птицы шкурку. Когда я с этим покончил, Коля обратился ко мне с вопросом:

— А что если его разрезать: посмотреть, что у него в брюхе. Можно?

Они оба не раз с жадным любопытством рассматривали, как я вскрывал лягушек, ужей, птиц и рыб.

Когда мы разрезали сарычиный желудок, мы нашли в нем плотный комок из слипшихся перьев и когтей маленьких птичек, шерсти полевых мышей, чешуек ящериц и костей лягушки. Впрочем, большинство костей представляло только остаток их. Я объяснил моим приятелям, что этот комочек шерсти и перьев называют погадкой.

Хищные птицы глотают мелких животных и птиц целиком и предоставляют своим желудкам переваривать все, что только можно. А переваривают эти удивительные желудки все, за исключением роговых частей: перьев, волос, когтей и роговой чешуи. Даже твердые сухожилия и кости перевариваются в конце-концов. Оставшийся комочек выкидывается из желудка через рот, когда в нем не останется ничего питательного, и такая птица, с опустевшим желудком, чувствует голод и усиленно ищет добычу.

Пока мы возились с нашими птицами, Ненила приготовила ужин. В знак особенного расположения и благодарности все было в двойном количестве, так что одному одолеть его не было никакой возможности.

Я накормил досыта и мальчиков, которые долго отказывались от угощения. Когда они уходили, Коля спросил:

— А как же другое-то гнездо? Завтра пойдем его разыскивать или после?

Я посмотрел на Алешу. Тот потупился и молчал, теребя фуражку. Потом, словно почувствовав, что я дожидаюсь, вдруг покраснел до ушей и заявил тихим, но решительным голосом:

— Вы ступайте, коли хотите, а мне неохота!

— И мне не охота, — добавил я. — Будет с Ненилы и одного гнезда сарычиного.

И мы решили больше их не трогать…

Было уже совсем темно, когда я, проводивши до половины дороги мальчиков, вернулся домой и уселся перед зажженой жестяной лампочкой, надеясь провести остаток вечера за чтением. Не прочел я и одной страницы, как в комнату вошла Ненила с шумно кипящим самоваром. Поставив его на приготовленный поднос, она отошла к двери и остановилась.

— Тебе что, Ненила, — спросил я ее, отрываясь от книги.

— Да что же ты, Викторыч, не взглянешь, как я самовар-то вычистила. Ведь, словно жар сделался. А все за то, что уж не знаю как и благодарить. Очень я рада, что убил ты лиходея-то мово. Вы уж меня не обессудьте. Я, может быть, конечно, и не так что скажу в простоте. Только очень уж я вами довольна, так что и сказать не могу. Словно, как вы меня теперь по сердцу-то маслом смазали.

Наконец она кончила свои излияния и удалилась. Все в доме затихло, и я, наливши себе стакан чая, собирался, было, снова погрузиться в чтение, но не тут-то было. За дверью вдруг послышались ее торопливые шаги, точно она вспомнила то, чего никак нельзя было забыть.

Дверь чуть приотворилась и опять послышался Ненилин голос.

— Жалаю вам невесту хорошую в скором времени. Вот что!..

V

Сарычата стали жить у меня в комнате. Для них был отведен особый угол. Туда положена охапка соломы и поставлена чашка с водой.

К перемене обстановки они отнеслись так же равнодушно, как и к смерти матери. Они так же жадно хватали пищу из моих рук, как бывало из родительского клюва и, проголодавшись, капризно кричали и требовали корма.