Читаем Пьесы полностью

Б е р е з о в с к и й. Я отказываюсь что-либо понимать. Когда мы затеяли такое гигантское, такое прогрессивное дело… Это же бессмысленно — становиться поперек технического прогресса.

Г р и н ь к о. Прогресс прогрессом, а план планом. Одно без другого не бывает.

Б е р е з о в с к и й. Но вы тоже подписали телеграмму в министерство. Где ваша партийная совесть? На чьей стороне?

Б у т у р л а к и н. Зря вы нам рассказали. Меня теперь черт знает в чем обвинят. В подхалимстве к новому начальству, например.

Б е р е з о в с к и й. Я этого ожидал.

Б у т у р л а к и н. Закономерный результат. Все так и должно было быть. Вы, Игорь Петрович, свои интересы, а главным образом, интересы товарища Березовского поставили выше государственных.

Б е р е з о в с к и й (неожиданно). Что? Да как вы смеете?

Д р у я н о в. Андрей Павлович… Не кричите, а то я не расслышал. (Бутурлакину.) Выше чего?

Б у т у р л а к и н. Выше государственных интересов.

Б е р е з о в с к и й (Гринько). А вы почему молчите? Вы секретарь парткома завода. Я бы желал слышать ваше мнение, Григорий Тарасович.

Г р и н ь к о. Но ведь это мое мнение…

Б е р е з о в с к и й. И все-таки — на чьей вы стороне?

Г р и н ь к о. Я на нашей стороне. (Уходит.)

Б е р е з о в с к и й. Гениально.

Б у т у р л а к и н. Я тоже могу идти, Игорь Петрович?

Д р у я н о в. Идите.

Б у т у р л а к и н (встал). Предупреждал. Ругались, ругались — не послушались. (Пошел к выходу, остановился.) Я ведь мечтал до пенсии с вами доработать.

Д р у я н о в. В чем, в чем, а в подхалимстве тебя, Георгий Янович, никто не может обвинить. Ни я, никто другой.


Бутурлакин уходит.


Б е р е з о в с к и й. Вот и все. Финита ля комедия. (Пауза.) Нет, а там-то, наверху, неужели не понимают? Объясните мне, Игорь Петрович. Не понимают, да?

Д р у я н о в. Да что там наверху… Я сам себя не понимаю. Железный директор был. О, вы меня еще не знаете, Андрей Павлович. А посмотрели бы вы на меня лет пятнадцать — двадцать назад. Красавец, от одного взгляда люди шарахались. Надо стране сто десять процентов — «будет». Одно слово Друянова, и министр спокоен. Сто двадцать — «будет». Завод по швам трещит, а я бодро рапортую: «Задание выполнено». Счастливые времена были… Молодость.

Б е р е з о в с к и й. Бы так спокойно рассуждаете, как будто перед вами вечность.

Д р у я н о в. А насчет начальства вы должны понять. У них свое дело, у нас — свое. Ведь если нам, директорам, потакать да но головке гладить, мы все министерство растащим. Кто попроворнее, тот больше себе и урвет.

Б е р е з о в с к и й. Я понимаю, вы не хотите говорить со мной откровенно. Но, ради бога, о чем вы сейчас думаете?

Д р у я н о в (другим тоном). Вы Семеняку этого помните? Он лет десять назад работал у нас начальником третьего КБ.

Б е р е з о в с к и й. Смутно. Раза два цеплялись по мелочам. Ничем особенным не выделялся.

Д р у я н о в. Не выделялся, не выделялся, а директором стал. И хозяйство у него отменное, я знаю. А вот из вас, Андрей Павлович, директор никогда не выйдет.

Б е р е з о в с к и й (самолюбиво). Богу — богово, а кесарю — кесарево. Меня уже который раз в Москву, в институт, зовут.

Д р у я н о в. Ну и что же вы?..

Б е р е з о в с к и й. Не знаю, если все здесь завалится, махну в Москву, надо докторскую защищать. И вообще пора, наверное, жить по-человечески…

Д р у я н о в (мрачновато). Вы никогда не задумывались, почему я с вами на «вы», хотя с большинством руководителей завода всегда был на «ты»?

Б е р е з о в с к и й (резко). Потому что вы мне не доверяете.

Д р у я н о в (жестко). Не из-за ваших прекрасных глаз, а из-за вашей идеи, Андрей Павлович, из-за доверия к ней я поставил завод в тяжелейшее положение. Я уже не говорю о себе. Двадцать с лишним тысяч человек берут на себя труд больший, чем им полагается, чтобы ваше детище поставить на ноги. Если вам здесь живется не по-человечески, кладите заявление. Сейчас же. Я подпишу сразу, потому что приказа о моем увольнении еще нет.

Б е р е з о в с к и й (тихо). Извините… Я, конечно, по-прежнему осёл, мальчишка, неудавшийся гений… Всё комплексы, комплексы…

Д р у я н о в. Не забудьте, что кроме этого вы еще главный конструктор завода «Теплоэнергетик».

Б е р е з о в с к и й (мечется по кабинету). Игорь Петрович, ведь не понимают, не поймут нас! И никаких наших доводов не примут в расчет.

Д р у я н о в. Кто вам дал право так судить о людях? Если я понял, почему они не поймут? Это ведь всё бывшие директора заводов, специалисты, что они — враги наши, что ли? Хотя вы должны осознать, что любой руководитель, хороший или плохой, гений или посредственность, — он в первую очередь руководитель, то есть он за руку водит. А значит, защищает свое место с не меньшей страстью, чем вы свое детище. Так что вы напрасно по-барски относитесь к другим людям и другим профессиям.

Б е р е з о в с к и й. Так уж сложилась моя жизнь, что от вас я все стерплю…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия