Пьесы 1901-1906

Елена. Кто против этого?

Нил(Поле). Эх, ты… тихая моя!

Елена. При мне — не любезничать!

Петр. Черт знает что такое! Точно пьяный…

(Татьяна, откинув голову на спинку кушетки, медленно поднимает руки и закрывает лицо свое.)

Елена. Постойте! Вы собрались пить чай? А я пришла звать вас к себе… Ну, и я останусь с вами, — у вас сегодня весело. (Тетереву.) Только вы, мудрый ворон, вы один нахохлились — чего ради?

Тетерев. Мне тоже весело. Только я люблю веселиться молча, а скучать — громко…

Нил. Как все большие, умные, угрюмые псы…

Елена. Я никогда не видела вас ни грустным, ни веселым, а только философствующим. Знаете, господа, — знаешь, Таня, — он обучает меня философии. Вчера прочитал целую лекцию о некотором законе достаточного основания… эх! я забыла, как этот удивительный закон выражается… в каких словах? В каких?

Тетерев(улыбаясь). Нет ничего без основания, почему оно есть…

Елена. Вы слышите? Вот я какие мудрые штуки знаю! Вы вот не знаете, что закон этот являет собой — являет, это самое настоящее философское слово! — являет собой… что-то вроде зуба, потому что у него четыре корня… верно?

Тетерев. Не смею спорить…

Елена. Ну, конечно! Посмели бы вы! Корень первый — а может, и не первый — закон достаточного основания бывания… бывание — это материя в формах… вот я — материя, принявшая — не без основания — форму женщины… но зато — без всякого уже основания — лишенная бытия. Бытие — вечно, а материя в формах — побывает на земле и — фьюить! Верно?

Тетерев. Ладно, сойдет…

Елена. Еще я знаю, что существует каузальная связь, априори и апостериори, но кто они такие, — забыла! И если я от всех этих премудростей не стану лысой, так буду умной! А самое интересное и премудрое во всей философии вот что: зачем вы, Терентий Хрисанфович, говорите мне о философии?

Тетерев. Потому, во-первых, что смотреть мне на вас очень приятно…

Елена. Спасибо! Во-вторых, наверное неинтересно…

Тетерев. Во-вторых, потому, что, только философствуя, человек не лжет, ибо, философствуя, он просто — выдумывает…

Елена. Ничего не поняла! Да, Таня, как ты себя чувствуешь? (Не дожидаясь ответа.) Петр… Васильевич! Вы чем недовольны?

Петр. Собой.

Нил. И всем остальным?

Елена. Знаете, — мне ужасно хочется петь! Как жаль, что сегодня суббота и всенощная еще не отошла… (Входят старики.) А! вот идут богомольцы! Здравствуйте!

Бессемёнов(сухо). Наше вам почтение…

Акулина Ивановна(тоже недовольно). Здравствуйте, матушка! Только мы вас уж видели сегодня.

Елена. Ах, да! Я позабыла… Ну, что же… в церкви… жарко было?

Бессемёнов. Мы не затем туда ходили, чтобы климат измерять…

Елена(смущаясь). О, разумеется… я хотела спросить не о том… я хотела спросить… много было народа?

Акулина Ивановна. Не считали мы, матушка…

Поля(Бессемёнову). Чай пить — будете?

Бессемёнов. Сначала поужинаем… Мать, ты поди-ка, приготовь там. (Акулина Ивановна уходит, шмыгая носом. Все молчат. Татьяна встает и переходит к столу, поддерживаемая Еленой. Нил садится на место Татьяны. Петр шагает по комнате. Тетерев, сидя около пианино, следит за всеми, улыбаясь. Поля — у самовара. Бессемёнов сидит в углу, на сундуке.) Какой народ стал — вор, даже удивительно! Давеча, как шел я с матерью в церковь, — дощечку положил у ворот, через грязь, чтобы пройти. Назад идем, а дощечки уж нету… стащил какой-то жулик. Большой разврат пошел в жизни… (Пауза.) В старину жуликов меньше было… всё больше разбойничали люди, потому — крупнее душой были все… стыдились из-за пустяков совесть тревожить… (На улице, за окном, раздается пение и звуки гармоники.) Ишь… поют. Суббота, а они поют… (Пение приближается, поют в два голоса.) Наверное — мастеровые. Чай, пошабашили, сходили в кабак, пропили заработок и дерут глотку… (Пение под окнами. Нил, прислонив лицо к стеклу, смотрит на улицу.) Поживут эдак-то год… много — два, и — готовы! Золоторотцами будут… жуликами…

Нил. Кажется, это Перчихин…

Акулина Ивановна(из двери). Отец, иди ужинать…

Бессемёнов(вставая). Перчихин… тоже вот… бесполезной жизни человек… (Уходит.)

Елена(проводив его взглядом). А у меня… удобнее чай пить…

Нил. Вы очень остроумно разговаривали со стариками.