Пьесы

И р и н а. Ну, покажитесь, покажитесь, дорогая Елена! (Поворачивает Елену к окну, с интересом разглядывает ее.) Да, совсем взрослая… Как мчится жизнь!.. А я все еще помню вас худенькой, шаловливой девочкой, которой так нравились ленинградские конфеты «Мишка». Кстати, вот они… (Передает коробку конфет.) Признаюсь, я так и не знала, что вам нравилось больше — конфеты или изображение медвежат на обертке…

Е л е н а (улыбаясь). И то и другое. Благодарю за внимание, фру Ирина.

И р и н а. Я теперь и не знаю, как вас называть. Ведь вы уже дама…

Е л е н а. Очень прошу — называйте меня, как прежде, по имени.

И р и н а (садясь). Охотно. Итак, дорогая Елена, мы замужем, мы любим мужа, мы счастливы?

Е л е н а. Да… (Отводит взгляд.)

И р и н а (обнимая ее). А почему немного грустные глаза? Или мне показалось?

Е л е н а. Я скучаю по родине… Мне очень одиноко здесь…

И р и н а. Понимаю…

Е л е н а. Если б вы знали, как хочется домой!.. И я не понимаю, почему Арне так доволен жизнью в Америке… И потом…

Пауза.

И р и н а. Так-так…

Е л е н а (бросаясь к ней). У меня нет матери… И вообще нет здесь никого, кроме отца, а он так занят… Я не хочу его огорчать… Мне очень тяжело, фру Ирина… (Плачет.)

И р и н а (обнимая Елену, тихо). Можете сказать мне все… Как матери…

Е л е н а. Арне… Я не знаю, чего он хочет, о чем думает, о чем мечтает… Он стал совсем другим… Он смеется над моей тоской по родине… Как легко он забыл Норвегию… Иногда мне кажется, что с той же легкостью он сможет забыть меня… Скажите мне, я неправа? Я ошибаюсь?..

И р и н а. Я вам скажу то же, что сказала бы своей дочери. Самая большая, самая чистая любовь на свете — это любовь к своей родине, моя девочка… Вот почему мы, русские, говорим: мать-родина. И… И я не верю людям, не знающим этой любви…

Входит  Б е р г  с цветами в руках.

Б е р г. Опоздал?.. Еще раз здравствуйте, дорогая Ирина! (Передавая цветы, со старомодным поклоном.) Вот, примите в знак любви и дружбы…

И р и н а. Спасибо, мой добрый, мой милый друг!

Б е р г. Ну вот мы снова вместе… Садитесь, дорогая Ирина. Устали?

И р и н а. Да, сегодня в нашей Атомной комиссии было довольно жарко. Мы так спорили с американскими экспертами во главе с Грейвудом, что даже забыли о регламенте.

Б е р г. Ну, если даже Грейвуд забыл о регламенте, значит, спор был горячий.

И р и н а. Вы знаете, этот Грейвуд — страшный казуист. Преамбулы, оговорки, примечания, параграфы — и все для того, чтобы утопить предложения о запрете атомного оружия…

Б е р г. Да, он оказался совсем иным… Пейте чай, фру Ирина…

И р и н а. Благодарю… (Берет чашку чаю.) А здесь хорошо — океан, природа…

Е л е н а. Вам нравится Америка, фру Ирина?

И р и н а. Как вам сказать? Мне многое нравится в Америке, и прежде всего — ее народ… И меня возмущает здесь все, что портит жизнь этому народу… и угрожает счастью многих других народов, Елена…

Б е р г. Америка… Я многим обязан Америке. Здесь создали отличные условия для моих исследований. Америке нельзя отказать в размахе. Знаете, только в моей лаборатории работают…

И р и н а. Одну минуту. Я должна вас просить, профессор…

Б е р г. Да?

И р и н а. Не будем касаться своей работы. Ни вашей, ни моей.

Б е р г. Почему? Ведь мы оба физики. Ядерники. Разве нам нечем поделиться друг с другом?

И р и н а. Настанет время — я верю в это, — когда ученые не будут иметь секретов друг от друга. Но пока… Пока я хочу, чтобы никто не посмел усомниться в чистоте нашей дружбы, дружбы через океан… Кроме того, я здесь не только физик, но и один из советских экспертов Атомной комиссии Объединенных Наций. И мало ли кто и как захочет использовать самую невинную, дружескую беседу двух ученых? Одним словом, я вас очень прошу!

Б е р г. Хорошо… (После паузы.) Как сложен мир, фру Ирина…

И р и н а. Да, не прост…

Б е р г. Я привык быть откровенным с вами. Знаете, я ничего не могу понять в международной обстановке. Россия утверждает, что американский империализм хочет завладеть миром и готовит новую войну. Америка обвиняет Россию в красном империализме. Ученые должны секретничать друг с другом. А Грейвуд, узнав, что вы будете у меня, предупреждал, что советская пропаганда — это гипноз…

И р и н а (улыбаясь). А разве вы не замечаете, что я вас гипнотизирую?

Б е р г. Пока я только заметил, что вы хотите сделать из меня материалиста. Но тут я твердо обороняюсь… Правда, у вас могучий союзник…

И р и н а. Кто?