Пьесы

Наступили последние университетские каникулы Бульвера. Переодевшись в платье попроще и положив в котомку томик Эврипида, он двинулся пешком в Шотландию. Предполагалось расширить свои знания о стране, обогатиться внутренне общением с людьми, закалить свое мужество в опасных приключениях. Чуть ли не каждый из героев романа восемнадцатого века совершил такое путешествие. Его проделал и Том Джонс, и Джозеф Эндрус, и Перегрин Пикль. Правда, они шли с пустыми карманами, и не праздность, а нужда гнала их в путь. Разница была и в том, что за минувшие три четверти века приключения перестали быть уделом всякого путешествующего по большой дороге. По пути к границам Шотландии Бульвер лишь однажды имел возможность испытать свое мужество. На околице большого села он повстречал человека, который посоветовал ему остановиться у его друга-трактирщика. В селе, сказал он, есть еще один человек, сдающий комнаты, но у того останавливаться не стоит — это известный грабитель и убийца. Буль-вер, разумеется, тотчас отправился к известному грабителю и убийце, который встретил его как родного и долго проклинал трактирщика, отбивающего у него постояльцев.

Больше он никогда не бродяжил по родной стране — ни для собственного удовольствия, ни из нужды. Отныне только кареты с гербами — все более богатые кареты со все более знатными гербами — провозили его по поселкам и трактам. Даже в тот сравнительно недолгий период, когда мать, недовольная его женитьбой на светской авантюристке, отказала ему в поддержке и он вынужден был зарабатывать только литературным трудом, Бульвер не изменил образа жизни, подобающего аристократу. И, может быть, поэтому он так надолго запомнил свое юношеское путешествие. Его герои не раз пройдут тот путь, который некогда проделал их автор. Но запомнил он свое путешествие таким, каким оно представлялось ему еще до того, как он вышел за шлагбаум на заставе Кембриджа. Он увидел только то, что увидели его литературные предшественники. Он не заметил ничего из того, что позже увидел Давид Копперфильд, что пришлось узнать крошке Нелл, когда лавка древностей были продана долги и они с дедушкой пошли по дорогам Англии. Булвер знал, разумеется, и о крестьянских волнениях, с трудом усмиренных в 1830 году и снова вспыхнувших в сороковые годы, знал о тяжелом положении рабочего класса и о все усиливавшихся требованиях избирательной реформы. Он все знал и почти обо всем сумел высказать свое мнение — иногда в публицистической книге, иногда с трибуны парламента или на избирательном митинге, а иной раз уже устами своих героев. Но большие сферы жизни были исключены из его реального человеческого опыта. И он слишком часто шел не от жизни к тенденции, а от тенденции, уловленной разумом политика, к жизни.

Литература была главным делом Бульвера. Он работал не щадя себя, забывая об отдыхе, пренебрегая здоровьем. Однажды он заболел от переутомления и предпринял, по совету врачей, заграничную поездку. Эту поездку Бульвер тоже использовал, чтобы собрать материал для нового романа. Он очень ревниво относился к своей литературной славе. Этот добрый и отзывчивый человек яростно ненавидел критиков, отказывавших ему в праве на успех у искушенного читателя. Но была еще одна сфера, ради успеха в которой он был готов, во всяком случае на время, отказаться даже от писательства.

Бульвер мечтал стать политическим деятелем. Когда его браг Генри выставил в 1830 году свою кандидатуру от либеральной партии на дополнительных парламентских выборах, он принялся умолять его, чтобы тот уступил ему право баллотироваться в парламент. Он ведь знал, что Генри совсем не влечет политическая карьера. Так оно и было, но и уступать брату свое место для Генри не составляло никакого расчета. Он предпочел снять свою кандидатуру за взятку, полученную от консерваторов. Произошел скандал. Лорд Гленгол выступил со статьей, в которой писал, что такого цинизма Англия не знала за всю далеко не безупречную историю парламентских выборов. Здесь продавались уже не голоса, а сам кандидат.