Пьесы

Катя. Но любовь у него была очень странная. Он все рассказывал девочке Кате — даже самые постыдные вещи! Наверное, он уже тогда заменил ею свою отсутствующую мамашу с георгином на пузе… А потом однажды… это было летом в страшную жару… Девочка Катя была уже в шестом классе и, как всегда, торчала в городе… в ожидании… когда начнется отпуску родителей… И вдруг появился Сережа… Он был «чокнутый». Он протянул конверт и сказал: «Читай». Это было письмо к родителям. Несколько идиотских строк, что он «кончает с собой и просит никого не винить в смерти»… Я велела ему немедленно все рассказать. И он рассказал — потому что на самом деле он пришел за этим: чтобы я заставила его рассказать и запретила самоубийство…

Михалев. Ну?!

Катя (долго молчит). Ну что ж… Пусть они хоть… через сто лет… немного познакомятся с любимым сыночком.

Михалев. Все им расскажу! Все! Клянусь!

Катя (Она еще колеблется, но потом начинает). В то лето его замечательная бабушка, полная энтузиазма тридцатых годов, решила направить его для демократичности в обычный пионерский лагерь… А он, видите ли, был нервный мальчик, больной детским недугом — ночью он мочился в постель… И ребят из его комнаты, видать, тоже «достало» лакейское подобострастие, с которым начальство лагеря обращалось с этим хлюпиком! И они устроили ему «темную». На рассвете они набросили ему на голову его же мокрую простыню… И при этом орали то самое прозвище, которым наградили его в лагере… И тогда он убежал из лагеря… Как он плакал в тот день. Но я велела ему жить… И он остался жить… Потому что всегда делал то, что я ему велела… Передайте его родителям, что это я в шестом классе велела ему остаться на второй год! Тогда от нас забрали учительницу, которая ставила ему справедливые двойки… И появилась новая. Она его, понятно, перевела в следующий класс. Но я велела! И он остался!.. Все! Довольны?

Михалев. Как доволен! Если бы вы знали!.. Радость сердца! Спасибо!.. Но должок за вами: про дедушку с бабушкой. Краткое описание.

Катя. Это не мое дело. И не ваше… И в заключение передадите чадолюбивым предкам, чтобы почаще вспоминали про ненавистную Катеньку, которая спит с их сыном, потому что дрянь!.. И если однажды она от него все-таки убежит, значит… Она перестала быть дрянью!

Михалев. Почему вы уходите от него — теперь вопросов нет… Но почему вы возвращаетесь к нему моя радость?

Катя. Я не радость… И уж точно не ваша… И еще сообщите, что их сынок учиться по-прежнему не хочет… Потому что не может. И трудиться тоже не может…

Михалев. Но он работает! Они говорили…

Катя. Работал. Осветителем в театре: ставил свет — не вовремя и не туда! Пока не начались гастроли. Но он же не может оставить Катеньку без своего драгоценного присутствия… Так что нынче целые дни он занят любимым процессом: лежит на диване и слушает «хиты»…

Михалев. Пардон, а материально как же вы обходитесь?

Катя. Ну-ну!.. У вас тут верный «ощуч»… Здесь у нас «без проблем»… Здесь родители нас не забывают… И дедушка с бабушкой — тоже! Так что мы прекрасно побираемся… И шмотки шлют исправно… Правда, они там, «за бугром», немного оторвались от нашей действительности. Объясните им, что дешевую «фирму» носят теперь все: дочки торгашей, механиков автосервиса, стоматологов… Теперь у нас… (усмехнулась) у детей, — эра борьбы за качество. Просто заграничные тряпки никому не нужны. Нужны настоящие, то есть дорогие. Так что пусть раскошеливаются, а то за границей они здорово жаднеют. Послушайте, где они? Мы третий раз бежим по кругу… Я уже видеть не могу эту церковь…

Михалев. И все-таки (подчеркнуто), моя радость: почему вы к нему возвращаетесь?

Убегают. Вбегают Михалева и Сережа.

Сережа (почти кричит). Куда они делись?

Михалева. Наконец-то! Вот он — голосок сердца. (Шутливо) Послушайте, а может, мы пропустили поворот?

Сережа (орёт). Как? Как пропустили?!

Михалева (хохочет). Не кричите так страшно! С тетушкой Ингой родимчик случится… И вообще никогда не кричите на женщину. Это получается у немногих… Высший дар мужчины: уметь кричать на женщину. Вот ваш отец умел.

Сережа (умоляя). Вернемся, а?.. Ну пожалуйста! Я вас очень прошу!