Пьесы

Михалева. Ах, юный ханжа! Пусть вам объяснит ваша бабушка, что ханжество — это буржуазный предрассудок. Когда победила революция и освободила женщин… Короче, узнайте у вашей бабушки, что такое «любовь пчел трудовых». Впрочем, старушка наверняка забыла. Ханжество — это возрастная категория…

Входит Катя.

О-го, появился авангард! Значит, где-то рядом главные войска. (Хохочет)

Катя. Простите, были курсы. (Молча начинает одеваться)

Сережа (орет). Где ты была?

Михалева. Что с вами, Сережа?.. Катя ясно сказала: она была на курсах.

Катя молча надевает кроссовки.

Вы, случайно, не в курсах на курсах — где мой мужик?

Катя. Совершенно случайно — нет!

Сережа (бешено). Курсы закончились в три часа!..

Катя. Миленький, у меня нет денег на такси! И ты мне их не даешь! И еще… ты перестанешь орать, как мандалай?

Михалева. Браво! Значит, вы уже освоили на курсах этот дивный термин?.. Так сказать, уже в курсе на курсах?

Входит Михалев.

Брависсимо, а вот и главные силы! Это кто у нас такой бесшлакоэлегантный? Такой безживотномоложавый?

Михалев задыхается от бешенства, но, увидев двоих незнакомцев в финских спортивных костюмах, моментально преображается, становится необычайно ласков, подходит к Сереже.

Михалев. Здорово, крестник. А я разговаривал с Женевой… У бати твоего все о’кей. Я даже хотел заехать к деду рассказать!

Сережа в изумлении глядит на Михалева, даже бешенство его пропало. Двое в спортивных костюмах вдруг молча поворачиваются и уходят.

Михалева. Браво-брависсимо!

Михалев вновь в бешенстве глядит на Ингу.

Сережа (вдруг грубо). Что вы там плели насчет Женевы?

Михалев , не отвечая, начинает переодеваться, все также в упор глядя на Ингу. Катя молча встает и начинает зарядку.

Михалева. Почему не руководишь? Допускаешь самодеятельность, не объявляешь зарядку, не рассказываешь анекдотов?

Михалев (бешено). Я объявлю… Я расскажу… Я… Михалева. А я и сама анекдот вспомнила. Кстати, потрясающий!.. Сел человек в тюрьму… Печально, да? Но от тюрьмы да от сумы не зарекайся! Человеку сидеть десять лет. Встречает другого. «Ну как тут?» — «Кормят нормально, только одно плохо. Баб нет!» — «Но ничего, я тебе дам фотографию». — «Ни за что!..» Но проходит пять лет, чувствует — тяжко. Встречает как-то на прогулке первого: «Где фото?» Тот достает из кармана. Первый глянул: Да это ж Тимирязев?!» — «А мне нравится!» Ха-ха-ха. (Подмигнула Михалеву.) «А мне нравится!»

В это время Катя закончила зарядку и молча побежала. Сережа — за ней. Михалев тотчас бросается к Михалевой.

Михалева (убегая). Мы уже бежим, зайчонок?

Михалев. Гадина!

Михалева. По-моему, ты хочешь сказать мне что-то неприятное? Фи! Во время бега! А какже эйфория?

Михалев бросается на нее.

(Ускользая) Надо бегать вперед, а не вбок.

Михалев. Пьяная тварь!

Михалева. «А мне нравится». (Хохочет)

Михалев. Я убью тебя!

Михалева. Ну что ж такое? Одно и то же, как попугай… И куда у тебя делся юмор? Вместо того, чтобы оценить такой розыгрыш! Помнишь, буквально на днях ты рассказал, как на работе переменил во время заседания всем пиджаки… Ха-ха. Здорово! Но — у меня лучше, согласись!

Михалев. Убью! (Убегает)

Вбегают Сережа и Катя.

Сережа. И ты можешь… так прямо… сказать мне об этом?

Катя. А как еще тебе говорить. Я тебе три года намекаю, ты не понимаешь… Или делаешь вид… Я не люблю тебя!.. Я не люблю тебя!..

Сережа. Как же ты могла!.. С ним в квартире?.. Какая гадость!

Катя. Это уже не твое дело. Я ушла от тебя, ты можешь это понять мандалайской своей головой?

Сережа. Мы живем целых три года! Что будет теперь с Алькой?

Катя. Неужели всего три? А мне казалось, триста тридцать три года… И все три тысячи триста тридцать три года я тебя ненавидела! Я изменяла тебе все эти триста тридцать три тысячи триста тридцать три года одиночества!

Сережа. Я убью тебя!

Катя. Уже слыхали.

Сережа бросается на нее, Она легко убегает.

Догони, догони на своих жалких ножках! Боже, какое счастье! Я не увижу больше этих исторических бабушек! Этих великих дедушек, этих надутых пап! И самое главное — твою инфантильную детскую рожу! (Убегает) Сережа (останавливается). Ну что ж. Я его удавлю. (Убегает)

Вновь вбегают Михалев и Михалева. Они бегут, будто поменявшись ролями: бодрая Она, за нею усталый Он.

Михалева (хохочет). Ты что-то совсем приуныл… А где подробности?.. В последнее время ты взял странную манеру — подробно рассказывать жене Инге все свои пакостные собачьи истории… Чего ж ты молчишь, Михалев-сан… как должны были именовать тебя в Японии, куда ты намылился… Итак, жду рассказа, Михалев-сан! Значит, вы пришли. Раздеться-то успели или «моя милиция, которая меня бережет» подскочила?

Михалев. Сейчас я тебя разочарую.

Михалева. «Я весь внимание».

Михалев. Я выкрутился.