Пьесы

На самом деле тебе не хватало всегда терпения, скрытого терпения любить, и все.

Безумие новизны.

Что вы сказали? Нет. Но что сказали вы помимо?

Помимо чего?

И кому же ты теперь поклоняешься, милый Илия?

Я бы узнал, прочтя твои статьи… Бог знает сколько я уже не читаю твоих статей.

Да и читал ли? Даже когда ты, в твоих писаниях, открывши мою суперновизну, превозносил все худшее во мне .

Горько.

Могу ли я стать горьким человеком?

Нет.

ЖЕНЩИНА. Вы человек, с которым мне хотелось бы поговорить о некоторых вещах.

В общем-то не так часто встречаются люди, с которыми хотелось бы о чем-то поговорить..

Я была очень расположена к мужчинам, а после отказалась от их дружбы.

И мои лучшие подруги, единственные редкие подруги, это женщины.

Никогда бы не подумала, что в моей жизни будет именно так, что женщины для меня станут лучшими друзьями, чем мужчины.

Помимо друга Сержа, теперь умершего, у меня был еще друг.

Он звался Жорж.

Жорж был слегка влюблен в меня.

В той самой обаятельной манере, когда мужчины в вас немного влюблены, ни на что не надеясь. Я была замужем.

И мы так жили в этой дружбе, чуть озорной, в сообщничестве, как бы сказать… игривом.

Мы частенько смеялись вместе с Жоржем, господин Парски. Вы ведь знаете, как можно смеяться. Скажу в скобках, я смеюсь частенько вместе с вами.

И вот однажды Жорж пришел с женщиной.

Он посчитал естественной возможность ввести в наши отношения женщину. И допустил неосторожность - он сравнил нас.

Я не из тех женщин, господин Парски, которых сравнивают.

И не из тех, которых ставят на весы с кем бы то ни было.

Шестнадцать лет дружили, а он этого не уловил.

Хуже того, он со мной откровенничал.

Еще хуже того, он спросил мое мнение.

Шестнадцать лет приятно-двусмысленной дружбы обрушились в течение трех фраз.

Бедняга этого даже не заметил – бедняга, это я конечно же с обидой – поскольку был, а это самое невыносимое, был счастлив.

Счастлив, господин Парски.

Я держалась в рамках.

Возможно, это главная ошибка моей жизни, я слишком часто держалась в рамках.

Жорж женился на этой женщине – одной из своих пациенток, Жорж дантист – и родился ребенок.

Мы иногда обедали вдвоем.

Мы оба делали по-прежнему вид, что близки.

Жорж держался.

Разговоры наши, хоть и бессмысленные, потому что смысл разговора разумеется не в словах, все еще напоминали наши прежние разговоры.

Далее, обретя свободу, один Бог знает почему, со временем Жорж начал мне рассказывать о ребенке.

О неком Эрике.

То, что Жорж сподобился назвать сына Эриком для меня остается загадкой.

Мы ни разу не говорили о моих детях – их двое у меня – но он несомненно сообразил, что я ведь тоже мать.

Родители между собою могут изливаться как угодно, верно?

Эрик был просто ангелом, господин Парски. Ангелочком.

Его укладывали. Оп - и он спал.

Его будили. И он щебетал.

И сколько силы в маленьких его ручонках. Сколько нежности. И Эрик пел весь день с утра до вечера. И отец счастлив. И ребенок себя чувствует разумеется хорошо.

Однажды Жорж сказал с серьезным видом, слезами на глазах, когда гуляем с ним в колясочке по улице, мне жалко тех людей, которые встречаются нам и не улыбаются ему.

Слово колясочка у Жоржа на устах!

Ну наименее домашний из мужчин. Так мне казалось .

Мужчина, которого я видела скандальным, дерзким, стал ничем и растворился в своем отцовстве.

И сам, не помня о себе и обо мне, хвалился своим растворением.

Однажды вечером, и наконец я подхожу к тому, о чем хотела рассказать вначале, мы с ним пошли послушать сонаты Брамса. Мы уже давно не выходили вместе по вечерам.

После концерта он пригласил меня в таиландский ресторан который я очень любила а после ужина мы зашли выпить в бар Крийон.

Как вам рассказать? И под какой выпавшей из времени звездой прошел тот вечер? Не было ни слова об Эрике, ни о колясочке, ни о супруге-пациентке, словно в прошлом, парочка поддельных любовников держалась за руки, смеясь не без лукавства.

Он проводил меня домой. Пешком.

Пешком, у него не было машины.

Пока мы шли, мне удалось дать волю своему прежнему кокетству, воздух был мягок.

И у двери, где мы стояли бывало раньше долгие часы я вдруг почувствовала в нем торопливость…

Мы попрощались друг с другом ничего не значащим поцелуем, и я увидела вдруг, господин Парски, как он бежит, бежит, летит на поиски такси, уносится как сумасшедший к своей семейке, к своим, бежит как человек освободившийся от обузы –

МУЖЧИНА. Не знаю, почему бы мне опять не принимать Микролакс.

Я ведь был счастлив с Микролаксом.

Жан говорит, это опасно. А он врач? В конце концов не понимаю, почему мне слушаться своего сына, который сам не врач и недоволен своей сутулостью да еще курит.

Мне с Микролаксом было хорошо.

Я удовлетворительно регламентировал свой кишечник.

Странное слово, регламентировать. В мое время не говорили регламентировать.

А Микролакс мне помогал.

Хватит об этом.

Не могу вспомнить имени этого гипотетического зятя.

Анри? Жерар? – Реми?

Реми Следц.

Господин Следц, вы собираетесь жить с моей дочерью – глупо, они живут вместе не первый месяц.