Пьесы. Статьи

Одна из берлинских газет проводила в ноябре прошлого года среди писателей, театральных и общественных деятелей анкету на тему «Зонненбрухов». Приведя ряд высказываний в нескольких номерах, она суммировала их в редакционной статье. В этой статье, знаменательно озаглавленной «Это касается каждого из нас», автор останавливается на вопросе, в чем заключается своеобразие и новизна «Зонненбрухов» в сравнении с послевоенными пьесами немецких прогрессивных авторов на подобные темы.

«Глубокое впечатление, произведенное «Зонненбрухами», в немалой степени объясняется тем, что эта пьеса вскрывает внутреннюю ситуацию не Германии, а немцев в гитлеровском рейхе. Большинство пьес до нее лишь касались этого вопроса. Показывая фашизм извне, они не охватывали явления в полной мере, а посему не объясняли его и непонятное делали еще более непонятным. Жестокая бестия, фанатический преступник, которым пьесы до сих пор занимались, был ведь только симптомом чумы, а не самим бедствием. Он не мог бы стать типической фигурой, если бы зараженность почти всего национального организма не дала ему питательной среды для развития. Именно эту инфекцию, хотя еще не ее источники, мы и прослеживаем в «Зонненбрухах», и это более всего и отличает данную пьесу от тематически аналогичных немецких пьес».

О чем же конкретно идет речь?

«Прежние антифашистские немецкие пьесы, изображая преступные действия выродившихся личностей, позволяли зрителю (немецкому. — Л. К.) решительно от них отмежеваться. «Зонненбрухи», как первая попытка в новом направлении, уже не позволяют этого сделать. Ибо здесь речь идет не об индивидах и их преступных действиях, а о среднем немце, обо мне, о тебе, о нас, сидящих в зрительном зале. «Tua res agitur»[7]: анализируется слабость и вина каждого из нас…»

Я привел здесь эту довольно длинную цитату не только для того, чтобы реакцией Берлина осветить вопрос о правомерности или неправомерности польского названия моей пьесы. Мне хотелось еще ответить на один упрек, с которым иногда встречаюсь в Польше, упрек в том, что я не показал в достаточной степени немецкое движение Сопротивления, представленное у меня, как известно, скорее, символическим образом Петерса.

Я всегда относился и отношусь с наивысшим уважением к героизму немецких антифашистов. По другому поводу я уже писал, что это был героизм высшего порядка, высшего потому, что это были «одиночки» в терроризированном обществе, бойцы без тыла. Нужна была воистину величайшая выдержка духа, чтобы не усомниться и бороться именно там, в самом логове врага, у самых источников все уничтожающей силы, бороться в обстановке преступного, массового фанатизма одной части собственного народа и глухого бессилия другой.

Вот горестное признание одного из этих людей.