Пьесы. Статьи

Однако история Чехова на сцене — это часто цепь удивительных недоразумений. Слишком часто его пьесы играли как тяжелые, мрачные драмы — вопреки воле их автора, который неоднократно заявлял свои права на звание комедиографа. Теперь мы, пожалуй, близки более, чем когда бы то ни было, чеховскому пониманию комического, элементы которого выступают не поочередно с драматическими элементами, а одновременно с ними, спаянные в диалектическое единство противоположностей. Такое понимание комического, наиболее нам сегодня близкое, — это также одно из чеховских открытий, одна из его великих правд о сущности жизни и искусства.

Что касается Польши, то Чехов у нас «дебютировал» как драматург в 1906 году в краковском театре, наиболее тогда новаторском{62}. В течение последующих лет его произведения с триумфом обходят почти все польские сцены, становятся любимыми пьесами выдающихся актеров. Из польских писателей более других обязан Чехову, пожалуй, писатель со сходным жизненным опытом — Жеромский, однако скорее как романист и новеллист, нежели как драматург. В народной Польше несколько постановок чеховских пьес можно отнести к выдающимся достижениям наших театров в период пятнадцатилетия[14], например, знаменитую постановку «Трех сестер» в краковском театре или «Вишневый сад» в Гданьске. В последнее время серьезным событием нашей культурной жизни явилась постановка «Чайки» в варшавском театре «Польски»{63}.

Гастроли МХАТ в Варшаве в прошлом году, когда были показаны две пьесы Чехова, послужили поводом для живой дискуссии наших критиков и деятелей искусства, в ходе которой многие модные понятия «современности» театра не выдержали конкуренции с подлинной и все еще животворной современностью Чехова.

Лично я отношусь к числу почитателей автора «Вишневого сада». Находит ли это какое-нибудь конкретное выражение в моей собственной драматургии? Пожалуй, да, хотя бы в моем старании в полной мере оценить роль «подтекста», мастером которого был Чехов. Не только мастером, но, пожалуй, в этой области и первооткрывателем.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ {64}

Не просто какие-то пятьдесят лет отделяют нас от смерти Льва Толстого. Две мировые войны, Октябрьская революция, строительство социализма на территории от центра Европы до берегов Тихого океана, крах колониализма в Азии и Африке, деление атома и первые космические корабли — какие еще полвека принесли человечеству больше несчастий и больше побед, больше страха и больше надежд?

Но даже такое пятидесятилетие не принизило величия создателя «Войны и мира». Когда он умер в 1910 году, Россия и весь мир отдавали себе отчет в величии масштабов ушедшей от живых писательской и человеческой мощи, масштабов, каких не достигал, пожалуй, ни один писатель. Сегодня, спустя пятьдесят лет, мера оценки не изменилась, вернее, еще больше возросла. Лев Толстой поныне остается величайшим из живых, его читают и над произведениями его задумываются. Об этом свидетельствуют факты изданий, читательские анкеты, сила влияния, какое оказывают произведения Толстого на миллионы умов во всем мире.

Но величие Толстого — явление особое. Оно не обескураживает, как это часто бывает, а пробуждает отвагу, не угнетает, а освобождает. Общение с произведениями Толстого дает возможность пережить все, что может быть уделом человека — все взлеты и все падения. Нет ничего легче, как войти в этот лес, — но выйти из него невозможно! Это не энциклопедия эпохи, как Бальзак, это книга вопросов, в которых заключается вся человеческая судьба. И, пожалуй, мы никогда не перестанем искать ответы на вопросы, которые поставил перед миром Лев Толстой.

Я лично с творчеством Льва Толстого познакомился довольно поздно, во всяком случае, уже после многолетнего периода одностороннего увлечения классической французской литературой. С определенной точки зрения я очень сожалею об этом опоздании. В связи с этим меня не раз волновал вопрос, как воспринимают Толстого люди совсем молодые, со свежим читательским восприятием. К сожалению, самому мне испытать это не дано.

Итак, толстовскую «книгу вопросов» я открыл, будучи уже зрелым человеком, более того, уже со сложившимся в какой-то степени писательским мышлением. Казалось, первая встреча с творчеством столь мощным должна была придавить меня своим мастерством, богатством и красотой, смутить и парализовать. Сколько подобных случаев знает каждый из нас, писателей…

Но с Толстым происходит иначе! Он не смущает, не подавляет, а, скорее, вызывает и освобождает заключенные в нас самих духовные резервы. Не ослепляет блеском, наоборот, делает так, что наше видение становится мужественным и менее суетным… Познакомиться с Толстым — значит узнать, что есть кто-то необыкновенно мудрый и глубоко добрый, о ком в тяжелые и мрачные минуты всегда можешь подумать с надеждой — и не только подумать о нем, но поискать его — и найти!

О каждом большом писателе можно сказать, что без него литература была бы не столь прекрасной. О Толстом следует сказать иначе — без него она была бы менее нужной.

ЯНКА КУПАЛА {65}