«Значит, плохим людям в Финляндии лгать можно? Лживая, глупая страна, укрывающая нацистов! А ведь Угольников приехал лишь затем, чтобы встретить этого Гунько. И вдруг такой облом!» — Илона терпеливо ждала, когда Олива выскажется.
— Понимаете, вы у меня, как талисман! — слова Оливы были сбивчивы. — От вас зависит моя судьба. И моя любовь к Арви!
Илона не совсем поняла: о чём речь? Но суть такова: эта кошка вцепилась в Арви и никак не хочет отцепиться. Арви любит только Турью. Но сестры нет. Уже нет. Или не было. Или не будет. Или есть, но где-то далеко. С Арви случилась неприятность, его чуть не увёл некий Джой-Турья. Но каждый раз, когда Олива слышит голос «этих русских», то Арви возвращается. Поэтому пришлось звонить Илоне. «Чушь какая-то…сказка…финская притча…»
— Олива! — произнесла Илона. — Звони, когда понадоблюсь! Я не против!
— Какая ты добрая. Все русы добрые! Все русы отзывчивые! Душа у вас красивая…мне это надо. Иначе не могу дышать даже! — призналась Олива.
— Хорошо…
— Илона, может, ты чего-то хочешь? Например, сувенир тебе прислать? Подарок?
— Олива! Нет, не надо. Лучше узнай у Вето про этюды Муиловича, которые мы с Угольниковым оставили у неё. Какова их судьба? Если сможешь…
— Да-да, я спрошу! Аnteeksi, Ilona! — что означало: извини, Илона!
Странный, странный разговор…
Новогодний! Точнее весенне-новогодний! Пора шить лёгкие платья из ситца. И идти на прогулку. Просто дышать этим кашляющим воздухом. Завернуться в тёплые пледы. И дышать. Как будто в мире нет войн. Несправедливости. Эпидемий. Горя. Нервов. Страсти. И более никогда не будет. И не надо.
Илона иногда чувствовала: Угольников думает о ней. Но она ему не звонила. Не видела смысла. И когда звонить? Когда муж чинит табуретку на кухне. Или когда ужинает? Или когда пилит лёгкие дощечки, достаёт шурупы и ввинчивает их в углы табурета? Строгает фанеру? Вот кончатся девяностые годы, наступит двадцать первый век, тогда можно будет перекинуться парой фраз! Эх, птица-Троечка, жизнь! Куда мчишься ты? Так и хочется воскликнуть по-Гоголевски. И ещё сказать — ох, уж эти смушки на шапке Ивана Никифоровича!
А времени стало в обрез: снова открыли музей и пригласили Илону подработать немного. Она согласилась: не вечно же в буфетчицах сидеть!
Родные сыновьи ключицы мелькнули возле раздевалки. Пора! А вот и его широкое лицо. Румянец. Улыбка. И скрипка в футлярчике.
Идём, мама!
Идём, сын!
Вечер. Надо спешить, готовить ужин, заваривать чай с лимоном и корицей. Затем проверить, как сделаны уроки, погладить школьную форму. Растопить камин. Вечер — это повод лечь в кровать, раскинуть руки, накрыться одеялом, поцеловать муж и заснуть.
Когда на работе предложили сходить на концерт, то Илона попросила два билета — для себя и сына. Мужу внушила, что лучше остаться дома, приготовить ужин. Да и не любил муж, как он говорил «ваше искусство»! Лучше время уделить для зарабатывания денег, смастерить ещё пару табуреток на продажу! Тоже мне художники, подельщики, какой от вас приплод? Какая выгода?