Петербург

Золотые трюмо в оконных простенках отовсюду глотали гостиную зеленоватыми поверхностями зеркал; и вон то - увенчивал крылышком золотоще-кий амурчик; и вон там - золотого венка и лавры, и розаны прободали тяжелые пламена факелов. Меж трюмо отовсюду поблескивал перламутровый столик.

Аполлон Аполлонович распахнул быстро дверь, опираясь рукой на хрустальную, граненую ручку; по блистающим плитам паркетиков застучал его шаг; отовсюду бросились горки фарфоровых безделушечек; безделушечки эти вывезли они из Венеции, он и Анна Петровна, тому назад - тридцать лет. Воспоминания о туманной лагуне, гондоле и арии, рыдающей в отдалении, промелькнули некстати так в сенаторской голове...

Тотчас же глаза перевел на рояль он.

С желтой лаковой крышки там разблистались листики бронзовой инкрустации; и опять (докучная память!) Аполлон Аполлонович вспомнил: белую петербургскую ночь; в окнах широкая там бежала река; и стояла луна; и гремела рулада Шопена: помнится - игрывала Шопена (не Шумана) Анна Петровна...

Разблистались листики инкрустации - перламутра и бронзы - на коробочках, полочках, выходящих из стен. Аполлон Аполлонович уселся в ампирное кресло, где на бледно-лазурном атласе сиденья завивались веночки, и с китайского он подносика ухватился рукою за пачку нераспечатанных писем; наклонилась к конвертам лысая его голова. В ожидани лакея с неизменным "лошади поданы" углублялся он здесь, перед отъездом на службу, в чтение утренней корреспонденции.

Так же он поступил и сегодня.

И конвертики разрывались: за конвертом конверт; обыкновенный, почтовый - марка наклеена косо, неразборчивый почерк.

- "Мм... Так-с, так-с, так-с: очень хорошо-с..."

И конверт был бережно спрятан.

- "Мм... Просьба..."

- "Просьба и просьба..."

Конверты разрывались небрежно; это - со временем, потом: как-нибудь...

Конверт из массивной серой бумаги - запечатанный, с вензелем, без марки и с печатью на сургуче.

- "Мм... Граф Дубльве... Что такое?.. Просит принять в Учреждении... Личное дело..."

- "Ммм... Aгa!.."

Граф Дубльве 8, начальник девятого департамента, был противник сенатора и враг хуторского хозяйства.

Далее... Бледно-розовый, миниатюрный конвертик; рука сенатора дрогнула; он узнал этот почерк - почерк Анны Петровны; он разглядывал испанскую марку, но конверта не распечатал:

- "Мм... деньги..."

- "Деньги были же посланы?"

- "Деньги посланы будут!!.."

- "Гм... Записать..."

Аполлон Аполлонович, думая, что достал карандашик, вытащил из жилета костяную щеточку для ногтей и ею же собирался сделать пометку "отослать обратно по адресу", как...

- "?.."

- "Поданы-с..."

Аполлон Аполлонович поднял лысую голову и прошел вон из комнаты.

На стенах висели картины, отливая масляным лоском; и с трудом через лоск можно было увидеть француженок, напоминавших гречанок, в узких туниках былых времен Директории9 и в высочайших прическах.

Над роялем висела уменьшенная копия с картины Давида "Distribution des aigles par Napoleon premier".10 Картина изображала великого Императора в венке и горностайной порфире; к пернатому собранию маршалов простирал свою руку Император Наполеон; другая рука зажимала жезл металлический; на верхушку жезла сел тяжелый орел.

Холодно было великолепье гостиной от полного отсутствия ковриков: блистали паркеты; если бы солнце па миг осветило их, то глаза бы невольно зажмурились. Холодно было гостеприимство гостиной.

Но сенатором Аблеуховым оно возводилось в принцип.

Оно запечатлевалось: в хозяине, в статуях, в слугах, даже в тигровом темном бульдоге, проживающем где-то близ кухни; в этом доме конфузились все, уступая место паркету, картинам и статуям, улыбаясь, конфузясь и глотая слова: угождали и кланялись, и кидались друг к другу - на гулких этих паркетах; и ломали холодные пальцы в порыве бесплодных угодливостей.

С отъезда Анны Петровны: безмолвствовала гостиная, опустилась крышка рояля: не гремела рулада.

Да - по поводу Анны Петровны, или (проще сказать) по поводу письма из Испании: едва Аполлон Аполлонович прошествовал мимо, как два юрких лакейчика затараторили быстро.

- "Письмо не прочел..."

- "Как же: станет читать он..."

- "Отошлет?"

- "Да уж видно..."

- "Эдакий, прости Господи, камень..."

- "Вы, я вам скажу, тоже: соблюдали бы вы словесную деликатность".

Когда Аполлон Аполлонович спускался в переднюю, то его седой камердинер, спускаясь в переднюю тоже, снизу вверх поглядывал на почтенные уши, сжимая в руке табакерку - подарок министра.

Аполлон Аполлонович остановился на лестнице и подыскивал слово.

- "Мм... Послушайте..."

- "Ваше высокопревосходительство?"

Аполлон Аполлонович подыскивал подходящее

слово:

- "Что вообще - да - поделывает... поделывает..."

- "?.."

- "Николай Аполлонович".

- "Ничего себе, Аполлон Аполлонович, здраствуют..."

- "А еще?"

- "По-прежнему: затворяться изволят и книжки читают".

- "И книжки?"

- "Потом еще гуляют по комнатам-с..."

- "Гуляют - да, да... И... И? Как?"

- "Гуляют... В халате-с!.."

- "Читают, гуляют... Так... Дальше?"

- "Вчера они поджидали к себе..."

- "Поджидали кого?"

- "Костюмера..."

- "Какой такой костюмер?"

- "Костюмер-с..."

- "Гм-гм... Для чего же такого?"