Петербург

- "Вы боитесь мышей?.."

- "Поскорей, поскорей унесите..."

Выскочив из своей комнаты и нажав кнопку звонка, Николай Аполлонович представлял собою, признаться, пренелепое зрелище; но нелепее всего было то обстоятельство, что в руке он держал... трепетно бьющуюся мышку; мышка бегала, правда, в проволочной ловушке, но Николай Аполлонович рассеянно наклонил к ловушке вплотную примечательное лицо и с величайшим вниманием теперь разглядывал свою серую пленницу, проводя длинным холеным ногтем желтоватого цвета по металлической проволоке.

- "Мышка", - поднял он глаза на лакея; и лакей почтительно повторил вслед за ним:

- "Мышка-с... Она самая-с..."

- "Ишь ты: бегает, бегает..."

- "Бегает-с..."

- "Тоже вот, боится..."

- "А как же-с..."

Из открытой двери приемной выглянул теперь незнакомец, посмотрел испуганно и опять спрятался:

- "Нет - не могу..."

- "А они боятся-с?.. Ничего: мышка зверь божий... Как же-с.. И она тоже..."

Несколько мгновений и слуга, и барин были заняты созерцанием пленницы; наконец почтенный слуга принял в руки ловушку.

- "Мышка..." - повторил довольным голосом Николай Аполлонович и с улыбкою возвратился к ожидавшему гостю. Николай Аполлонович с особою

нежностью относился к мышам.

Николай Аполлонович понес наконец узелок в свою рабочую комнату: как-то мельком его поразил лишь тяжелый вес узелка; но над этим он не задумался; проходя в кабинет, он споткнулся об арабский пестрый ковер, зацепившись ногою о мягкую складку; в узелке тогда что-то звякнуло металлическим звуком, незнакомец с черными усиками при этом звяканье привскочил; рука незнакомца за спиной Николай Аполлоновича описала ту самую зигзагообразную линию, которой недавно так испугался сенатор.

Но ничего не случилось: незнакомец увидел лишь, что в соседней комнате на массивном кресле было пьппно разложено красное домино и атласная черная масочка; незнакомец удивленно уставился на эту черную масочку (она его поразила, признаться), пока Николай Аполлонович раскрывал свой письменный стол и, опроставши достаточно места, бережно туда клал узелочек; незнакомец с черными усиками, продолжая рассматривать домино, между тем оживленно принялся высказывать одну свою основательно выношенную мысль:

- "Знаете... Одиночество убивает меня. Я совсем разучился за эти месяцы разговари-вать. Не замечаете ли вы, Николай Аполлонович, что слова мои путаются?"

Николай Аполлонович, подставляя гостю свою бухарскую спину, лишь рассеянно процедил:

- "Ну это, знаете, бывает со всеми".

Николай Аполлонович в это время бережно прикрывал узелочек кабинетных размеров портретом, изображавшим брюнеточку; покрывая брюнеточкой узелок, Николай Аполлонович призадумался, не отрывая глаз от портрета; и лягушечье выражение на мгновенье прошлось на его блеклых губах.

В спину же ему раздавались слова незнакомца.

- "Я путаюсь в каждой фразе. Я хочу сказать одно слово, и вместо него говорю вовсе не то: хожу все вокруг да около... Или я вдруг забываю, как называется, ну, самый обыденный предмет; и, вспомнив, сомневаюсь, так ли это еще. Затвержу: лампа,

лампа и лампа; а потом вдруг покажется, что такого слова и нет: лампа. А спросить подчас некого; а если бы кто и был, то всякого спросить стыдно, знаете ли: за сумасшедшего примут".

- "Да что вы..."

Кстати об узелке: если бы Николай Аполлонович повнимательнее бы отнесся к словам своего посетителя быть бережнее с узелком, то, вероятно, он понял бы, что безобид-нейший в его мнении узелок был не так безобиден, но он, повторяю, был занят портретом; занят настолько, что нить слов незнакомца потерялась в его голове. И теперь, поймавши слова, он едва понимал их. В спину же его все еще барабанила трескучая фистула:

- "Трудно жить, Николай Аполлонович, выключенным, как я, в торичеллиевой пустоте..."

- "Торичеллиевой?" - удивился, не поворачивая спины, Николай Аполлонович, ничего не расслышавший.

- "Вот именно - торичеллиевой, и это, заметьте, во имя общественности; общест-венность, общество - а какое, позвольте спросить, общество я вижу? Общество некой, вам неизвестной особы, общество моего домового дворника, Матвея Моржова, да об

щество серых мокриц: бррр... у меня на чердаке развелись мокрицы... А? как вам это понравится, Николай Аполлонович?"

- "Да, знаете..."

- "Общее дело! Да оно давным-давно для меня превратилось в личное дело, не позволяющее мне видаться с другими: общее дело-то ведь и выключило меня из списка живых".