Петербург накануне революции

Россия начала XX века – страна по преимуществу крестьянская. Можно сказать, что это страна третьего мира – соотношение между городским и сельским населением здесь такое же, как в тропической Африке: примерно 85-87 % людей живут в деревнях. Если вспомнить «Захара Воробьёва» Бунина или «Мужиков» и «В овраге» Чехова, становится понятно, что русский город и русская деревня – разные цивилизации.

Деревня по преимуществу не умеет писать и читать, впрочем, в грамоте эти люди и не нуждались. Они бывали разве что в соседнем селе на соборном празднике, города не видели. А если, например, попадали в солдаты – русского солдата обязательно учат читать и писать, – то, приехав обратно в деревню, бывшие военнослужащие через несколько лет забывали, как пишутся буквы, потому что в деревне нет даже слова «Булочная».

Уровень жизни деревни медленно повышается в начале XX столетия, но значительно уступает городскому. Поэтому единственным возможным заработком для многих становится работа в городе, отходничество. До революции в Петербурге было построено 15 тысяч домов, большая часть из которых – в начале XX века.

То есть каждый год приходит из деревни сначала артель землекопов (как правило, из Смоленской области), копает фундамент. Потом приходят даниловские каменщики, чухломские плотники, столяры из Солигалича, кровельщики из-под Ярославля: за один строительный сезон без подъемных кранов вырастают шестиэтажные громады.

И сейчас в Петербурге и в Москве есть отходники, только теперь это мигранты из Средней Азии. Надо сказать, что социальное положение нынешних строителей-мигрантов не сильно отличается от положения тогдашних крестьян, и способы адаптации у них почти те же.

Городская культура для сельского жителя абсолютно враждебна и непонятна. Мужики, оказавшись в городе, впервые видели водопровод, ватерклозет, трамваи, многоэтажный дом, по-разному одетых людей. Но самое главное, они оказывались в обществе абсолютно имперсональном. Как говорил Василий Розанов[29], в городе человек человеку – бревно.

Деревня – не анонимное общество. Здесь не кто-то прошел, а сват, или Колька пьяный, или жена Васьки Рябого, то есть всегда это человек, с которым здороваются. Даже сейчас в деревне открывают занавесочки и смотрят, кто там идет, потому что всякий новый человек – событие. А в городе мимо вас кто-то идет, вы можете его определить как господина с зонтом, больше вы ничего про него не знаете и знать не хотите. Главное – не встретиться с кем-то глазами, потому что это уже нарушение личного пространства.

Как русская деревня приспосабливалась к городу? Каждая деревня, район или губерния специализировались на каком-нибудь ремесле. Самой отхожей и самой в этом плане удачливой российской губернией была Ярославская. Русская пословица говорит: «Ярославец – красавец». Жители Ростовского уезда – это огородники и торговцы зеленным товаром. Из Мышкина и Романово-Борисоглебска выходят торговцы, приказчики[30]. Из Данилова – каменщики, из Любима – официанты, из Пошехонья – портные. Причем не просто из Пошехонья, а из какой-нибудь Гавриловки Васильевской волости, потому что уже из Петровки той же Васильевской волости выходят только корзинщики.

И эта деревня с помощью параллельного, как бы сказали математики, переноса оказывается в Петербурге: мальчиков 13-16 лет (в зависимости от специализации) отвозит туда сопровождающий, «извозчик». Если деревня специализируется на торговле, они попадают к приказчикам и становятся мальчиками.

Мальчик – это статус. Вспомните Ваньку Жукова[31]

, который писал письмо на деревню дедушке. Мальчик не получает денег, его кое-как кормят, он живет у хозяина. Он выносит помои, он подметает, его посылают за товаром. Чужой город, холодно, знакомых нет, баловаться нельзя. Приказчики довольно строгие, но при этом важно, что они – земляки, а не какие-то чужеземные монстры. Они могут быть злобными или добрыми, но они почти родственники.

Мальчик живет у хозяина-земляка несколько лет. И если он не болеет, не подворовывает, не слишком шалит, за ним нет каких-то ужасных проступков, он в конце концов переходит в следующую категорию – совершается обряд инициации. Если же мальчик не годится, его отсылают обратно в деревню. Такие подростки и юноши назывались в деревне «питерская браковка». Девушки не хотели выходить за них замуж, потому что они никуда не годились и были, конечно, гораздо беднее регулярно приезжавших из Петербурга.

Те, кто оставался в городе, становились приказчиками, половыми, огородниками, портными. Когда мальчик становился приказчиком, ему выдавали первые деньги, он покупал себе пиджак, сапоги со скрипом, тульскую гармонь, ситцевые платки и пряники в подарок всем и отправлялся на побывку в деревню. День возвращения питерщиков, как их называли, был, конечно, главным праздником в деревне. Иногда приказчик возвращался в город с невестой, у них появлялись дети, которые, собственно, и становились петербуржцами.