Б. Зотов. «Цветы горьких трав» (Волгоград, 1977 г.)
Утренний подъем, пожалуй, один из самых неприятных моментов службы. Человека решительно, беспощадно вырывают из сладчайших объятий сна и выбрасывают из теплой казармы в ночь и холод.
Одеваются казаки в лихорадочном темпе и стоят в коридоре, ожидая новой команды.
– Выходи строиться! – уже гремел дежурный по сотне.
Сгибаясь под ударами пронизывающего февральского ветра, казаки заняли место в колонне.
– Бегом! Отставить! По команде «Бегом» согнуть руки в локтях. Бегом! Отставить! Что за шевеление во втором ряду! Накажу! Бегом! Марш!
В гвардейских полках было принято все передвижения делать либо бегом, либо с песней, но обязательно строем, хотя бы шло два человека, один из которых обязательно назначался старшим. Одиночки (крайний случай) должны были лететь пулей, не останавливаясь.
Старинная, чуть ли не екатерининских времен конюшня, построенная на века, являла собой роскошный образец лошадиного Парфенона и намного превосходила своими размерами и добротностью людские казармы! Из высокой и просторной, как храм, центральной части исходили длинные более низкие крылья, поделенные внутри перегородками на две части, каждая на взвод. Все лошади взвода стояли в два ряда вдоль центрального, шириной шага в три-четыре, прохода.
– Прими! – Лошадь послушно двинула крупом вправо и Степан Зотов
[111], зайдя в станок, торопливо отвязал цепной чембур.– Выводи! – Жесткие, как удары хлыста, команды следовали одна за другой без всякой передышки. На голову замешкавшегося обрушивался град ругательств, насмешек и угроз.
Сквозь высокий фонарь крыши уже пробивался серенький рассвет. Степан через торцовые ворота, обитые изнутри, по зимнему времени, соломенными матами, вывел кобылу на открытую коновязь, тут же услышал команду:
– Приступить к чистке. Чистить голову!
Зотов сделал несколько взмахов овальной жестко-волосяной щеткой, очищая ее всякий раз о железную скребницу.
– Чистить левую сторону шеи!
Руки уже ныли от холода, но рукавицы надевать не дозволялось. Чтобы согреться. Степан вкладывал в чистку столько силы, что Машка покачнулась и бросила на него укоризненный взгляд.
– Чистить левую переднюю ногу!
С левым боком пришлось повозиться – Машка ночью ложилась, и теперь вся шерсть на нем была покрыта засохшей глиной. Постепенно, обходя лошадей кругом, казаки мало-помалу приводили их в порядок.
– Суконить левую сторону головы!
Теперь Степан действовал чуть увлажненным суконным полотенцем. Холода он уже не чувствовал. После суконки, незамедлительно, последовала команда:
– Замыть – зачистить копыта!
Степан легонько шлепнул кобылу по ноге, и она послушно подставила копыта. Деревянным ножом казак выковырял, набившуюся снизу, грязь. Теперь оставалось только деревянным гребнем привести в порядок челку, гриву и хвост.
– Напоить!
После водопоя кобыла неудержимо потянула в свой станок к чугунной кормушке, наполненной овсом. Пока Машка ела, Степан драил суконкой стремена и пряжки конского снаряжения.
– Ну что ты с ним будешь делать!
Уперев руки в бока, урядник Селиванов покачал головой.
Степан обернулся. Его односум Федул, сидя на цимбалине, подвешенной между станками, и опершись на край кормушки, сладко спал.
– Встать! Почему спишь?
– А что делать?
– Найти тебе работу? Вон, видишь, все снаряжение чистят, ремни, пряжки.
– Так я вчера чистил!
– А ты вчера обедал?
– Ну, обедал!
– Без «ну». «Так точно» нужно отвечать. И сегодня будешь! И завтра! А чистить, выходит, можно не каждый день? – Он снял с деревянного колышка оголовье, расстегнул пряжку щечного ремня:
– Смотри: сверху потер, а то, что не видно, черное.
– Да туда не подлезешь, ремень мешает.
– Суконкой не подлезешь – возьми палочку. Ох, Федул, Федул, с такой службой… Даром, что мы хуторяне – за тебя получать синяки не хочу. Отстоишь один наряд.
– Переест он мне шею, – пожаловался Федул, – ни днем, ни ночью покоя нет. Домой бы… Сейчас Масленица, блины… А здесь уродуешься за пятьдесят копеек в месяц.
– Ничего, – засмеялся Степан, – дослужишься до лычки приказного – семьдесят пять будешь получать, а там, глядишь, в урядники выйдешь – два целковых за каждый месяц.
– Да я не из-за денег, я так… тоскливо очень. Каждую ночь хутор сниться, Дон…
– Ничего! Терпи казак – атаманом будешь. Пошли получать сено.
Раздачей сена закончилась утренняя уборка. После завтрак а занимались «словесностью».
До обеденной уборки разучивали приемы с оружием, рубили лозу и глиняные пирамидки, учились преодолевать плетни и заборы, канавы и другие препятствия на коне.
После обеда, давши казакам лишь несколько минут на перекур, вахмистр снова повел сотню на конюшню. Старослужащие занялись побелкой внутренних стен, окраской деревянных столбов. Новобранцам досталась работа потяжелее.
Степан ломом разрыхлил в глинобитном полу станка яму, выбитую копытами, наковырял во дворе мерзлой глины и засыпал выбоину. Вагонный буфер тяжел. Крякнув, поднял на уровень плеч, хрястнул по глине. Еще. Еще и еще! Заломило в плечах от натуги. Рядом пыхтел Федул.
– До звона, до звона, – отделенный Селиванов критически посмотрел на работу молодых, – рамбовочка должна отскакивать со звоном.
– Научитесь трамбовать, вовремя сушить станки песочком – реже будете пыхтеть.
Провозились до вечерней уборки. Потом приводили в порядок казарму, обмундирование, обувь, на вечерней поверке Степан стоял, уже качаясь от усталости.
– Как услышу «Отбой» – остаюсь на сверхсрочную. «Подъем» – пошла она к черту, – сострил кто-то после команды «Разойдись». На службе самое дорогое – все-таки сон.
