Петербург. Тени прошлого

Вся кладбищенская инфраструктура сводилась к паре ангаров у входа, облицованных бледно-серыми панелями, – не было ни ворот, ни подъездных аллей, а дорожки внутри кладбищ шли вдоль плотно нарезанных крохотных участков. Они были так же похожи на традиционные кладбища, как новые «садовые товарищества» на старые дачные поселки. А главное, на этих новых кладбищах не было церквей или иных храмов, и это делалось намеренно. Иудеи и мусульмане, желавшие хоронить своих умерших с соблюдением традиционных обрядов, подвергались еще большим притеснениям, чем православные[1565]. Исторические кладбища последователей этих религий находились в особенно плохом состоянии даже по советским меркам и мало влияли на городское сознание. И. Бродский в стихотворении «Еврейское кладбище около Ленинграда» (1959), естественно, вспоминает о месте, где лежат «юристы, торговцы, музыканты, революционеры»:

Ничего не помня.
Ничего не забывая.
За кривым забором из гнилой фанеры,
в четырех километрах от кольца трамвая.

[Бродский 1992, 1:21] [1566]

Это раннее стихотворение Бродский не включил ни в одну из своих книг – как будто оно было насколько же плохим, насколько плохо обстояли дела с сохранением памяти об умерших.

Кладбищенские культы и медленный упадок

По мере распада советской системы привычки, связанные с поминовением умерших, существенно менялись. Празднование тысячелетия Крещения Руси в 1988 году стало переломным моментом в отношениях государства и церкви, а в 1992 году свобода совести (вероисповедания) стала нормой законодательства. Православные панихиды и поминальные обряды, такие как оплата акафиста, читаемого в память об усопших, набирали популярность, а список доступных «ритуальных услуг» резко расширился. Клиенты с деньгами могли воспользоваться VIP-услугами – заказать белый гроб, например, или же, если им больше нравился гроб модели «Торонто» или «Делавер», проводить любимого человека в последний путь в североамериканском стиле[1567]. Однако, помимо похорон, поминальные практики по-прежнему несли на себе отпечаток разделения между знаменитостями и «простыми людьми». Так, ведущих петербургских политиков хоронили в новом пантеоне на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, сохранившем всю пышность и торжественность советских некрополей для элиты – таких, как Новодевичье кладбище в Москве.

За военными кладбищами по-прежнему ухаживали на совесть. Памятник жертвам 9 января 1905 года на бывшем Преображенском кладбище мог зарасти травой, но на Пискаревке газоны были безупречны, розы подстрижены, а нежные кусты вдоль улицы на зиму укрывали тканью цвета засохшей крови, чтобы не замерзли[1568]. Однако новый политический режим не только заложил несколько новых пантеонов и чтил уже существующее мемориальное захоронение, но также создал, а точнее, содействовал созданию собственного уникального «некрополя масс».

В центре Петербурга памятники сталинскому террору имели маргинальный статус, но в противовес этому возник стихийный мемориал на окраине города. Левашовская пустошь – участок вересковой пустоши, который НКВД и МГБ использовали для массового захоронения расстрелянных политзаключенных – не менее 19 000 человек были тайно преданы земле там же. Решение о создании мемориального комплекса на этом месте было принято еще в 1989 году; первые попытки провести ландшафтные работы начались в 1990-м, а строительство мемориала – в 1992 году. За исключением короткого периода в 1996-м, никакого муниципального финансирования не выделялось, и добровольные группы и частные лица, выполнявшие эту работу, располагали при выборе стиля будущего монумента изрядной степенью свободы[1569]. К 2000 году Левашово превратилось в удивительно разнородное и волнующее место памяти: здесь появились не только официальные памятные знаки (установленные отдельными лицами, национальными и религиозными общинами немцев, норвежцев, поляков, российскими и советскими официальными ведомствами и группами активистов), но и частные. За ядовито-зеленым забором, сохранившимся еще со времен секретных служб, открывается лесной пейзаж более мягких оттенков зеленого, серого и бурого. Некоторые таблички размещены родственниками погибших прямо на деревьях, как будто память жертв хранит сама природа; есть и обычные могильные памятники. В небольшом музее хранятся документы и памятные вещи тех, кто похоронен за его пределами. Ни в музее, ни на кладбище нет никаких попыток показать, что кто-то из погибших важнее или значимее прочих, в отличие от практики, принятой на советских кладбищах.

9.5. Памятная табличка ленинградцу Ген-Си-У (1885–1938, расстрелян в Левашово)