Петербург. Тени прошлого

Постсоветская эпоха дала людям значительно больше возможностей для покупки новых вещей и навязала новые вкусы. Однако базовое представление о том, как обращаться с пространством, в частности, чем его заполнять, никуда не делось. Самый лестный комплимент хозяевам состоит в том, что дом у них «уютный»[439]. В целом, связь с прошлым продолжала выражаться в условном «ретро» (этнические картинки и безделушки), а не в предметах, имеющих отношение непосредственно к «данной местности».

2.8. Один из ангелов по эскизу В. Голубева, продукция Ломоносовского фарфорового завода

Основную идею уловил участник форума, написавший: «Окружающие тебя вещи вызывают ассоциации и создают невидимые связи с событиями и людьми, которые тебе дороги». Важное место в убранстве дома занимали «сувениры» – в ряде европейских стран сувениром обычно называют памятные вещицы, привезенные из отпуска, но в России под «сувениром» в основном понимают безделушку, которая годится для подарка на Новый год или день рождения. Подобные вещицы, нередко фигурки каких-нибудь существ (миниатюрные зверюшки или мультяшные человечки), пользовались особым успехом, ведь они не подчинялись строгим канонам вкуса – еще с советских времен всевозможные пособия по этикету призывали читателей не покупать такого. Как заявили две придирчивые участницы газетной дискуссии 1965 года под названием «Музей дурного вкуса», «украсить комнату хочется каждому. Но лучше украсить эстампом, чем кошкой и дорожкой»[440].

Сувениры обычно не имели никакого отношения к городу. Одно из исключений – серия ангелов в традиционных русских ушанках, выполненная по рисункам художника-митька В. Голубева на Ломоносовском фарфоровом заводе[441].

Но обычно сувениры не бывают «дизайнерскими», и даже наличие на них петербургских видов не означает, что произведены они не в Гонконге[442]. В их причудливости, а иногда и уродливости есть нечто интимное; они «оживляли» (почти в буквальном смысле) унылые интерьеры, превращая стандартное пространство в место, где живут люди, обладающие индивидуальностью[443]. Эти предметы намекали на сплетение эмоций и отношений, нити которого протягивались за пределы квартиры. В этом смысле памятные вещи в доме выражали не вертикальную связь с городом (ведущую в прошлое), а горизонтальную: как дань близости с другими людьми, находящимися в разных точках городского пространства, но образующими единый временной мир. Это работало и в обратном направлении. Как сформулировала в 2011 году девушка двадцати с небольшим лет, «моя семья – это для меня мой город»[444].

Глава 3 «Эрмитаж и родной подъезд»: городские пространства

– А в Ленинграде где живете?

– На линии фронта [т. е. в Московском районе].

(Послевоенный ленинградский анекдот)[445]

В книге «Город, в котором мы живем», написанной для ленинградцев в 1958 году, диванная экскурсия по городу начинается с главы «Наши жилища». Оглядываясь назад на последние годы царизма, автор вспоминает «ужасные условия», в которых жили рабочие, ютясь на узких койках в сырых подвалах. Советская эпоха все изменила. Вместо деревянных домов выросли сверкающие новые кварталы. А Невский район, – некогда городские трущобы – теперь стал «одним из красивейших районов Ленинграда». Щемиловка, когда-то считавшаяся городской окраиной, превратилась в экспериментальный квартал № 122 – первый квартал крупноблочного строительства. «Здесь построено немало многоэтажных домов, радующих глаз своим прекрасным видом» [Непомнящий 1958: 27, 29].

В 1862 году Петербург стал родиной русской социалистической утопии: Н. Г. Чернышевский в романе «Что делать?» изобразил «хрустальный дворец» как главный символ нового мира «разумного эгоизма»[446]. Фантазии из этой книги завладели и умами ленинградцев. В 1961 году будущий народный архитектор СССР С. Б. Сперанский, возглавивший проект по строительству новой гостиницы напротив крейсера «Аврора», вспоминал, каким ему увиделось будущее здание: